Мой батюшка. Писатель сергей шаргунов о том, почему он, веруя, не позирует перед иконами

Писатель Сергей Шаргунов о том, почему он, веруя, не позирует перед иконами

В свое время большой челябинский поэт Михаил Львов назвал известного челябинского педагога Максима Клайна «человеком фантастической биографии». Смею дерзнуть: этот роскошный эпитет в известной мере применим и к нашему герою.

— Челябинск для меня город совершенно не безразличный, — признается Сергей Шаргунов. — Дорогой, можно сказать, родной город! Я здесь уже раз 20 бывал.

Во-первых, неоднократно проводил уроки в 31-м лицее, где есть замечательная литературная гостиная, которую организовал сам директор Александр Попов, которого мы со своими друзьями-писателями в свое время отстаивали. Кстати, по моим стопам сюда стали приезжать и другие писатели: Захар Прилепин, ректор Литинститута Алексей Варламов. Надо отдать должное педагогам этого лицея, сумевшим удивительным образом заинтересовать тех, кто, казалось бы, пришел учиться физике и математике, одновременно — литературой и историей.

Приходилось мне выступать и в Челябинском госуниверситете. Студенты разнообразны. Каждый раз я стараюсь заинтересовать журналистским делом. Не все остаются в деле. Например, на моем курсе совсем немногие пошли в журналистику.

Многие ребята, из тех, кому я преподавал, старшеклассники и студенты, — потом присылали мне свои произведения. Потом эти тексты выходили на сайте «Свободная пресса», который входит в десятку самых читаемых и популярных интернет-ресурсов.

В Челябинске живет очень интересный поэт и драматург Константин Рубинский, с семьей которого дружат мои родители. Я тоже очень хорошо знал Анастасию Ивановну Цветаеву — она‑то как раз и познакомила Рубинских с моими родителями. Мой папа работал в свое время в «Еманжелинском рабочем».

Мне приходилось быть и на ЧТЗ, общаться с рабочими. На заводе раньше была замечательная поэтическая студия, точнее литобъединение, носившее имя Михаила Львова.

Когда мой дедушка Иван Иванович Шаргунов погиб на фронте, бабушка переехала в Еткуль. Здесь у меня живет очень много родни. Мой дядя Коля работает на ЧТЗ. Мои родные живут и в Челябинске, и в Еманжелинске, и в Копейске. Бываю у них…

Его генеалогическое древо — маленькая энциклопедия, состоящая из великих людей России. Отец — Александр Иванович Шаргунов, настоятель московского храма Святителя Николая, глава комитета «За нравственное возрождение Отечества».

Мать Сергея Шаргунова, Анна Анатольевна Шаргунова, родилась в Москве, в «писательском» доме — знаменитом доме 17 в Лаврушинском переулке. Литератор, художник, отреставрированные ею иконы есть в московских храмах. Ее отец — писатель Борис Левин, в 1940 году погибший на советско-финской войне. Дальше — еще интереснее! Ее мать, писательница Валерия Герасимова, была первой женой Александра Фадеева. Она же приходилась двоюродной сестрой кинорежиссеру Сергею Герасимову. В свою очередь, ее сестра Марианна, работавшая сотрудницей ЧК, была первой женой писателя Юрия Либединского. Человек с трагической судьбой: Марианна была репрессирована, покончила с собой.

И вот еще одно замечательное родство! Бабушка Сергея приходится племянницей легендарному русскому арктическому исследователю Владимиру Русанову — того самого, что стал прототипом капитана Татаринова из знаменитой книги Вениамина Каверина «Два капитана».

— Приехал в Челябинск как член жюри кинофестиваля «Человек труда». Это тема для меня непраздная. Она касается и моего отца. Он, кстати, был суворовцем как сын погибшего воина. Недаром в произведении «Сын полка» Валентина Катаева главный герой — Пастушок — становится суворовцем. Он идет по лестнице, и его встречает генералиссимус.

У вас здесь жила замечательная поэтесса Людмила Татьяничева. Мой папа, будучи молодым поэтом, тоже общался здесь, в этой орбите.

Отсюда и Сергей Аполлинариевич Герасимов. Это мой двоюродный дедушка. Мне повезло быть с ним знакомым. Прекрасно помню, как незадолго до его смерти меня привезли к нему домой. Он читал наизусть «Символ веры». Человек очень интересной судьбы, сделавший себя сам.

Семью захлестнула Гражданская война. Здесь, в Кундравах, находится его музей. Его никогда не отпускала эта родная земля — он всю жизнь интересовался Челябинской областью.

Писать раньше, чем читать

— В какой мере все эти ярчайшие люди в вашей биографии повлияли на вас?

— Конечно, все это повлияло и все это очень важно — и сама среда, и взросление в семье священника.

Писать я начал раньше, чем читать. В четыре года я брал в руки книги и перерисовывал буквы и слова. Ну а когда уже исполнилось 19 лет, отнес свои первые рассказы в журнал «Новый мир». К моему удивлению, они прошли эту невероятную толщу, что меня очень сильно мотивировало.

Очень часто спорят о противоречиях между журналистикой и литературой. Я не верю в это противоречие. Мне кажется, что одно дополняет другое. Журналистика — это своего рода литература, опрокинутая в актуальность. Без этого важнейшего, человеческого опыта, полного состраданий, расследований, стремления вникнуть в боль другого, мне сложно представить литературу. Поэтому, может быть, отсюда и эти поездки. Я часто бываю в Донбассе. Знаю, что многие челябинцы бывают там и с гуманитарной помощью приезжали на выручку ополченцам.

Журналисты — это спасатели

— Авторская журналистика исчезает?

— Одна из трагедий отечественной журналистики — пропажа жанра под названием очерк, пропажа нормальных журналистских расследований. Самое страшное, что само общество становится к этим расследованиям равнодушным. А иногда просто раздражительным. Пропадает способность создать портрет человека, его слепок, увидеть его с разных сторон.

Сайт, где я главный редактор, — это, разумеется, не набор блогов и не тролли из «Твиттера». Это редакция — со штатом, с летучками, это серьезная журналистика! В этом смысле и в Интернете вполне может существовать нормальная, качественная журналистика.

Однако зачастую люди вообще не понимают, в чем смысл журналистики. Кроме информирования, которое зачастую бывает весьма тенденциозным, потому что взгляд на любое событие подразумевает набор из бесчисленного количества ракурсов, необходимо еще спасение, спасательство. Мне кажется, что многие журналисты — это спасатели.

В свое время я работал в отделе расследований у Юрия Щекочихина. И сама идея приходить на выручку, рассказывать о бедах людей, когда можно сочетать рассказ о несправедливости с отчетом о том, а что ты, собственно, сделал для того, кто к тебе обратился за помощью. Как раз вот этого‑то и становится все меньше и меньше. И вот это‑то и грустно…

— Вы верующий человек?

— Да. Но я не из тех, кто позирует перед иконой. У нас очень многие любят бахвалиться показной религиозностью, при этом не имея даже элементарных представлений о ценностях религии и не в состоянии отличить воскресения от вознесения. Конечно же, я воспитан в религиозной среде. Кроме того, я считаю, что нельзя выпячивать веру, это глубоко личное. Да, я очень хорошо знаю церковно-славянский, богословские тексты.

— Ваш отец хотел видеть именно такого сына, какой вы сейчас?

— Думаю, да. Он помогает воспитывать моего десятилетнего сына Ивана. Я часто привожу его к деду.

— Он проявляет интерес к писательству?

— Это удивительно, но да. Конечно, все дети сегодня тонут во всех этих гаджетах, в камнедробилках Интернета и прочих увлечениях века. Но вот совсем недавно в свой день рождения Иван прочитал мне написанную им 15-страничную историю Куликовской битвы — его личный взгляд на это сражение. Причем эта тема ему оказалась дико интересна! И там у него в тексте приводились даже стихи Блока из цикла «На поле Куликовом». И мне это было очень приятно.

Я надеюсь Ваню привезти сюда. Ему было бы хорошо прикоснуться к Челябинску, побывать на земле предков. Это очень важно!

В поисках талантов

— Кого бы из современных писателей выделили как ориентиры?

— Прежде всего Захара Прилепина, Алексея Иванова из Перми. Есть интересный писатель Михаил Тарковский, внук поэта Арсения Тарковского и племянник режиссера Андрея Тарковского. Он бежал из Москвы, скрылся в тайге, стал профессиональным охотником. У него есть замечательные сибирские повести, например, «Енисей, отпусти!». Можно назвать еще Юрия Полякова. А есть еще замечательная уральская писательница Ольга Славникова, лауреат премии «Русский Букер».

Вообще, как мне кажется, в стране каждый год выходят минимум пять-семь интересных произведений: я стараюсь все это обязательно прочитать.

— Мейнстрим современной литературы вас не заставляет писать с оглядкой?

— Нисколько! Я пытаюсь оставаться верным себе. Видите ли, в людях есть одно очень важное качество — искренне, по-детски, открыто радоваться чужому таланту. Это как раз то, что умел герой моей выходящей книги Валентин Катаев. Он был баснословно одаренный человек, первоклассный стилист! При этом умел любоваться талантом других. И больше того — привлекать других талантливых людей в пространство литературы.

Кстати, в мае выйдет моя новая книга о Валентине Катаеве. Как это ни удивительно, но до сих пор не выходило ни одной серьезной, полноценной биографии Катаева. Мне удалось выйти на уникальные архивы. Письма Зощенко, Мандельштама, Олеши… Как вышел на него? Да это мой любимый писатель! Он замечателен как прозаик, как стилист — все искрометно и празднично, захватывает и кружит голову.

Знаете, литература ведь пишется не главами и даже не абзацами, а строчками, предложениями. Вот сверкнет какой‑то образ, какая‑то метафора — а уж когда все это сцепляется, то тогда и получается нечто волшебное! Вот это и радует. А талантливые люди есть. И они есть здесь, в Челябинске!

Сергей Шаргунов — российский писатель, журналист, общественный деятель. Главный редактор сайта «Свободная пресса». Член Общества русской словесности и Патриаршего совета по культуре. Дважды финалист премии «Национальный бестселлер». Книги Шаргунова переведены на итальянский, английский и французский языки.

Сергей Шаргунов: Я не позирую перед иконой

Сергей Шаргунов родился 12 мая 1980 года в Москве. Его отец – Александр Шаргунов – социально активный православный священник. Ныне протоиерей, в 1994 году он создал общественный комитет “За нравственное возрождение Отечества” и стал в нем председателем. Отец Александр регулярно публикуется в газете “Завтра”. Также Шаргунов-старший издал несколько книг собственного сочинения, такие как “Новые мученики России и чистота православия”, “О значении канонизации царственных мучеников”, а также “Последнее оружие”.

Сергей Шаргунов в 2002 году окончил журфак МГУ по специальности журналист-международник. В 2001 году он стал лауреатом литературной премии “Дебют” в номинации “Крупная проза” за повесть “Малыш наказан”. Сам считает этот роман наиболее удачным и выразительным. В 2003 году получил премию Московского правительства в области литературы и искусства. Шаргунов опубликовал несколько своих литературных произведений в крупных московских издательствах.

В журналистике публиковался в газете “Патриот”, “Новой газете”, в газете “Завтра” два года вел свою колонку – “Шаргуновости”. Также пытался вести авторскую полосу “Свежая кровь” в “Независимой газете”, но проект быстро иссяк. Тем не менее, с этим изданием Шаргунов сотрудничает и поныне.

Твой папа священник, а ты такой дерзкий серьезный политик и литератор – интересно, как у вас складываются отношения?

У детей священников, как правило, есть два пути. Первый – это, конечно, путь наследования отцовской линии. В этом случае он поступает в семинарию, посещает все службы, и таких людей в своем окружении я знаю очень много. Существует и более редкий, но и более русский вариант: это богоборчество, одним из ярчайших примеров его является Чернышевский. Он был сыном известного саратовского проповедника.

В моем случае, я считаю, не произошло ни то и ни другое, а была найдена замечательная золотая середина. У меня очень добрые отношения с отцом, хоть и разнятся часто наши взгляды. Я отношусь к нему с большим уважением, я всегда его внимательно слушаю, читаю его проповеди, считаю его талантливым человеком. При этом я человек не религиозный, так сложилось. Хотя с почтением отношусь к православию и к этой традиции. Я думаю, что писателю очень важно читать православный, церковнославянские тексты, т.к. это безусловно очень напитывало всю нашу литературу, да и корни ее оттуда.

Отец помогает мне воспитывать моего сына Ваню, он добрый дедушка и у нас очень хорошие семейные отношения.

Нерелигиозный и неверующий человек – разные понятия?

Я буду банален, сказав, что тема веры в Бога – она интимная. Само выражение «Веришь ли ты в Бога?» скорее идиоматическое, потому что непонятно, что значит «веришь» и, если да, то в какого Бога? Как правило, это сводится к вопросу «Есть ли что-то там» и 99% ответят: «ну да, что-то есть».

Я достаточно мистичен, я сын известного священника и с детства меня окружали люди, видевшие чудеса, соприкасавшиеся с ними, и я сам с этим соприкасался – будь то святые мощи или мироточивые иконы. При этом, конечно, у меня всегда было несколько скептическое и критическое отношение к этому всему. Может, оттого, что я всегда относился ко всему всерьез.

Вот такой я политик, который способен задумываться об этом. В основном наши политики пусто декларируют свой религиозный интерес. Конечно, они далеки от религии – готовы разве что осенить лоб и удачно попозировать перед иконой. Я не такой человек, действительно, я стараюсь ходить в церковь, но серьезно православным, воцерковленным человеком я себя назвать не могу. Скорей я мог бы назвать себя агностиком, хотя я верю.

Меня в детстве водили в церковь, но я говорю о самовоцерковлении. А все, что касается православной традиции, я считаю, прекрасно и полезно для общества, у меня не возникает никакого протеста при строительстве православных церквей, выступления батюшек по ТВ, при проповедях, которые могут вести батюшки, но при этом я не забываю о втором аспекте – личных взаимоотношений человека и Бога.

Вот здесь нужно думать, как личность себя ощущает. Я имею в виду, что религия, если все это огрублять, имеет два аспекта: социальный, общественный, когда религия это традиция, нравственность, утешение. А второй – а правда ли существуют рай и ад, а правда ли Он воскрес, а правда ли Он снова придет. И если спросить исповедующих православие об этом, окажется, что многие на самом деле во все это не верят. А это вопрос уже очень тонкий и интимный – потому что касается того, как выстраиваются отношения человека с его личным Богом.

Вернемся к проповедям и православию в широкой общественности – каково твое отношение к введению ОПК в школах?

Я думаю, что очень много искусственного шума вокруг всего этого, потому что вряд ли жители Белгородской или липецкой областей серьезно пострадают от этих нововведений.

А не посягательство ли это на свободу – к вопросу о «личном Боге»?

Моя убежденность состоит в том, что ОПК должны вводится как факультатив, а не навязываться. Я сторонник введения прежде всего основ культуры, морали, нравственности. И потом – стоит вводить факультативно просто потому, что школьная программа и без того перегружена. Но, если ОПК введется и в качестве обязательного предмета, я тоже не вижу в этом ничего зазорного.

А творчество должно быть политизированным?

Да совершенно необязательно. Нет, конечно. И может быть даже без позиций.

Не считаешь, что так вообще лучше?

Нет, не считаю. Я такой человек, у которого есть свой двойник, и я с этим вполне естественно уживаюсь. Есть писатель Шаргунов, абсолютный вольнодумец, который знает все законы искусства и литературы. А есть политик Шаргунов ,думающий об общественном благе. И странным образом я умудряюсь кореллировать или создавать такую магию, при которой один Шаргунов подает другому руку. И оба этих Шаргуновых рука об руку идут дальше.

Загадка в том, что писатель так и так никогда не бывает абсолютно равнодушен, он так или иначе лезет во власть, историю и то, что с этим можно сделать. Его интересует пространство, которым он окружен, люди, как все это организованно и что с этим можно сделать. Это интересует даже Франца Кафку, который являет собой абсолютный, казалось бы, пример отшельника.

Поэтому политичность абсолютно не противопоказана. Рутинность – да, возможно, ибо она сужает границы. Именно поэтому я всегда был автономен по отношению ко всем политическим организациям. Чиновная деятельность – не мое, хотя. Грибоедов, Гончаров были чиновниками на определенных этапах.

Никогда неизвестно, из какого сора вырастают душные и тяжелые розы классических произведений. Писатель должен делать лишь то, что ему интересно. Все равно почти все произведения несут в себе нерв, едва ли не гражданскую пружину. И говорить об абсолютно гладкой, выверенной эстетизации литературы на опыте человечества не приходится.

Я пробовал писать именно экзистенциальную эстетизированную литературу. Но, надо заметить, что наши дорогие французские экзистенциалисты, Камю и Сакр, к примеру, были предельно политизированы. Я написал произведение «Как меня зовут», где главным действующим лицом был язык. Искусство тоже искусственно. Оно живет по своим законам, которые предполагают стержень. Так что контекст всегда есть.

На кого ты внутренне ориентируешься в литературе? Не бывает внезапного ощущения присутствия в собственном стиле, теме и пр.?

Сложно назвать ориентиры. В литературе проще, чем в политике, тем не менее. Меня интересовало бы такое произведение, в котором бы произошла встреча Достоевского и Набокова. Речь идет о двух школах: о школе красот, эстетизма, изящного слога и о написанной вкривь и вкось литературе, открывающей бездну смысла.

Собственно, возможно ли это сочетание отутюженной формы Набокова и кричащих смыслов Достоевского? Сочетание формы и содержания – скажу я грубо, вот, что было бы интересно, т.к. оба писателя мне очень нравятся. Еще я люблю Ивана Бунина, люблю советских писателей Трифонова и Катаева. Современная литература тоже хорошая.

Как сказал Сергей Чупринин, «Люди устали от пирожных, они хотят черного хлеба». И в этом смысле, это одна из причин успеха моего друга Захара Прилепина – когда человек пишет о том, как он был вышибалой в ночном клубе, это уже интересно, особенно после осмеяния всего Сорокиным.

Из современных прозаиков мне интересны Прилепин, Сенчин, Зоберн, Чередниченко его повесть «Потусторонники» хороша. Она была в струе времени – тот самый черный хлеб. Бунтарство. Сейчас, кстати, происходит поворот от бунтарства к позитивизму. Это уже не тот черный хлеб, а другой, посыпанный даже не солью с перцем, а сахаром.

Значит ли это, что и положение в обществе в целом становится хотя бы номинально глаже и ровнее?

Возможно. Я как раз имею в виду прозу Захара (Прилепина – прим. Ю.Ш.). Сейчас все-таки некоторый положительный настрой становится более актуален, но при этом неизвестно, что будет через 5 лет. А литература не должна быть вещью скоропортящейся.

Твое отношение к премиям – тебе нормально их получать от правительства и каких-то организаций?

Нормально отношусь, без негатива. Они, безусловно, должны быть. Никакого протеста институт премий у меня не вызывает. Как и в спорте, в литературе необходима конкуренция, соперничество – как в игре, должен быть какой-то приз и не всегда важно, по каким критериям человек его получил. И неважно, обошел ты 40 тысяч конкурентов или получаешь свою уютную премийку из рук представителей так называемой литературной мафии. Подобные слоны и бирюльки должны выдаваться – потому что это подстегивает и подхлестывает.

Никто никому не мешает войти в литературу, я знаю, что есть огромный интерес к молодым авторам, как, например, к Денису Гуцко, Наташе Ключаревой, Анне Русс. Ни один талантливый человек не избегнет фильтра и если появится сильный автор и принесет свои тексты в толстые журналы, то его, скорее всего, напечатают. А потом он и в обойму попадет. Тем более так развита сетература. Вспомним феномен Денежкиной или Алмата Малатова, которых «отловили» в сети, есть Литпром под руководством Рыкова, который поддерживает сетевиков.

Но все же очень по-прежнему важна такая немеркнущая инстанция вкуса, как толстые журналы, хотя они немного подвержены старорежимной гражданской перепалке. И там часто смотрят либерал ты или почвенник. Не хватает широкого, адекватного сегодняшнему дню журнала, хотя «Новый мир» старается соответствовать, пусть и с поправкой на известный консерватизм.

Так было с моей последней работой «Чародеи». Сидишь и думаешь: какая-то политическая грань напугает «Новый мир», другая, блеснувшая либерализмом – насторожит «Знамя». Журнал «Континент» настроен весьма протестно и там с этим всем проще. Самое главное, когда пишешь, не ориентироваться ни на кого, а потом правильно разместить готовое произведение.

Ты несколько раз упомянул Захара Прилепина. В одном интервью, которое ты ему давал, ты бросил фразу, что женщина в любом случае ищет потребительской благости. Как насчет Коко Шанель или Фриды Кало? Где здесь «потребительская благость»?

Я сказал это скорее как комплимент. Фрида Кало – это такая Беназир Бхутто от искусства. Но на самом деле, надо понимать, что я свечу и фонарь не держал, но убежден, что и они были близки к довольству. Я говорю о психологии, абсолютно не желая задеть женщину.

Есть, конечно, женщины, отстаивающие себя прямолинейно и эгоцентрично в искусстве – могу назвать пару имен в России: все равно за всем этим будет стоять баба. Читаешь, например. Наталью Медведеву и понимаешь, что это нежная, как земля после дождя, баба.

Или Алина Витухновская – хотя она и декларирует, что не женщина, все равно она именно женщина и есть и это сквозит в любой ее строчке, к тому же, она сама всегда твердила, что ей хочется барства. От женского не спрячешься. Анна Козлова (писательница, супруга С.Ш. – прим. Ю.Ш.) – так же очень эгоцентрична, ее позиция экзотически резкая, и все равно ее интересуют шмотки и бирюльки. Я бы сказал, что женщина гламурна по определению – не больше и не меньше, но это же хорошо. Это комплимент женщине и именно поэтому я так люблю женский пол. Ведь это требует обхождения и внимание и, даже, когда женщина себя как-то позиционировать нагой скалой, об которую разбивается пена мужских голов, этим она лишь еще больше подчеркивает свое желание получать мужское внимание и максимум от жизни. В любом случае открывается чудесная бабья сущность, и ничего в этом плохого нет.

Я никогда не обижаюсь на женщин. Тема их – настолько деликатна, поэтому не страшно, если женщина цепляется в волосы. Они все немного ненормальны. Я их ни в коем случае не боюсь. Но всегда с ними деликатен.

Вернемся от лирики к прозе: ты так положительно воспринимаешь литконкурсы – не хочешь учредить свою премию?

Нет, потому что есть много людей, мне завидующих, а так будут завидовать еще больше – вот, мол, чиновник от литературы.

А тебе не все равно, что скажут? Или не хочешь провоцировать лишний раз людей на негативные эмоции?

Мне не все равно, я очень внимательно отношусь к тому, что обо мне говорят. Мне хотелось бы, что бы не то, что как у Маяковского «Я хочу быть понят своей страной», но чтобы, по крайней мере, обо мне не складывалось превратных представлений.

Писателя Шаргунова, подписавшегося за Pussy Riot, с благословения отца обвинили в «личном атеизме»

24 июля 2012 11:42 417

Позиции писателя Сергея Шаргунова и его отца – протоиерея Александра Шаргунова по делу Pussy Riot разошлись

Месяц назад появилось нашумевшее обращение 103 деятелей культуры и искусства РФ с призывом освободить Pussy Riot. Под номером 70 стояла подпись Сергея Шаргунова .

Вскоре Сергей вместе с Захаром Прилепиным возглавил сайт «Свободная пресса». Там новый главный редактор и попытался публично «сделать шаг из пестрого строя подписантов», объяснить, что думает лично он о скандале в Храме Христа Спасителя.

Свинство в Храме

«О Pussy. У меня есть знакомые, кто уверен: «девочки так помолились», но я считаю совершенное в храме – свинством. Вдобавок свинством конформистским, вписанным в модный тренд наездов исключительно на Православие. Это такое дозированное богоборчество с оглядкой на «международное мнение» и оставлением за скобками любых других религий.

О тюрьме. С самого начала заключение девиц в тюрьму – мера неадекватная, тот же произвол, какой проявляется сейчас везде и всюду. Тюрьма делает из них мучениц. Даже в царской России , где Церковь была объединена с государством, за «бесчинное поведение в храме» (и то во время службы) штрафовали, но не сажали.

За хулиганство нужно штрафовать или отправлять на пятнадцать суток махать метлами, но сажать – это мутная политическая игра, затеянная властью, чтобы стравить граждан между собой. Печально, что – чем дольше они сидят – тем больше страдает в глазах общества образ церковного начальства, которое, по впечатлению слишком многих, поддерживает именно тюремный вариант.

О письме. Мне позвонили и спросили: согласен ли я, что их не надо держать в тюрьме? Я и раньше говорил: в тюрьме сидеть не должны. Об этом текст письма, и ни о чем другом. Их поступок мне отвратителен, но он не для тюрьмы.

В блогах пишут и о «двойных стандартах». Каждый отвечает за себя. Я не знаю, кого и как готовы защищать Бондарчук или Меладзе , я знаю, за кого готов подписаться лично я. Я очень не люблю петиции, но подпишусь за тех, кого взяли после побоища 6-го мая на Болотной. Я подпишусь за всех, кого преследуют по пресловутой 282-й статье (ее вообще нужно отменить), даже за тех, чьи взгляды мне чужды.

Я подпишусь за православного националиста Константина Душенова, мотающего срок в лагере и избитого до инвалидности. На днях в блоге у Константина Крылова я прочитал об Алексее Кутало из Владимира, которого бросили в тюрьму из-за раздачи никем не запрещенных листовок и газет. Я подпишусь за него, но и спрошу у тех же националистов: а почему вы бессильно брюзжите из гетто? Не пускают в СМИ?

Есть Интернет. Составьте письмо в защиту своих неправосудно преследуемых активистов! По крайней мере, внутри литературы я знаю немало ведущих авторов, которые влегкую его бы подписали. Вы можете смело обратиться к живым классикам Распутину , Лимонову , Мамлееву, к лауреатам Русского Букера Олегу Павлову и Михаилу Елизарову , список бесконечен. Кто-то подпишет, кто-то нет, но за день у вас наберется десяток весомых имен. Уверен, то же самое в среде музыкантов и художников.

А неадекватная репрессивность нынешнего государства – угроза для всех».

Кажется, писатель объяснился предельно ясно и откровенно. И получил ответ.

«СЕРЕЖА, ТЕБЕ ПРОДАЛИ БИЛЕТ НА ПОЕЗД, ИДУЩИЙ В АД!»

Открытое письмо Сергею Шаргунову в связи с подписанием им обращения об освобождении кощунниц и после

Ты поставил свою подпись под обращением, по разному оценивающим морально-этическую сторону акции, духовным содержанием которой было кощунство над твоим Господом. Этим одним ты подписался под оценкой безбожников и отрекся от христианской оценки содеянного этими развратными женщинами осквернения Божия храма и оскорбления твоего Господа непроизносимой публичной бранью в Его адрес в Его святом храме.

Так устроен мир, Сережа: подписываясь под текстом, ты соглашаешься с каждым словом, написанным в нем. Равно и наоборот: одно слово, неприемлемое для тебя, не позволяет тебе подписать весь текст. Поэтому никакие твои постскриптумы не принимаются: это твой собственный текст, так как под ним твоя собственная подпись.

Поэтому, после подписи под воззванием сделать шаг из пестрого строя подписантов и сказать, что думаю лично я – сказать что-либо кроме того, что ты сказал своей личной подписью – у тебя не выйдет. После драки кулаками не машут. Это твой текст.

Христианин не может подписываться под некриминальными оценками того, что преступно в свете Заповеди. Ибо Заповедь (в данном случае – Первая заповедь) является для верующего Христианина предметом веры, принимается без критики и не подлежит обсуждению. Ее юрисдикция верховная.

“Для верующего совершенное Pussy Riot духовное преступление хуже убийства”, – уверен протоиерей Владимир Переслегин Фото: Евгения ГУСЕВАZhenya_Guseva

Твой же текст гласит, что ты просишь облегчить участь этих «молодых мам» на том основании, что они не совершили никакого уголовного преступления. Таким образом, ты смотришь на них, руководствуясь верховенством для тебя Уголовного Кодекса над Законом Божиим.

Преступление против твоего Бога и Господа, совершенное ими, не наполняет твою душу негодованием и крайним омерзением к ним, в свете которого им любого наказания мало и в свете которого апеллировать к какому-то жалкому УК нелепо и дико.

Ты расписался в личном атеизме, неверии во Христа как Бога.

Если бы ты веровал во Христа, то любил бы Его. Тогда оскорбления, нанесенные Ему, ударяли бы по тебе, по слову Писания: «поношения поносящих Тя нападоша на мя».

Ты понимал бы, что за такой грех любого земного наказания мало – и не «печаловался» бы за мерзавок. Не суетился бы, не заступался бы за лютых врагов твоего Господа, чтобы им облегчили бы жизнь, выпустили бы из СИЗО. Не жалел бы тех, кто демонстративно совокуплялся в Биологическом музее, кто сознательно надругался над храмом Божиим.

Ты расписался в том, что ты не Его раб. Поле идеологии прав человека (кем бы он, «человек», ни был, хоть Иудой, хоть Иродом!) без остатка накрывает твою душу. Это твоя земная религия – подпись выявляет и доказывает этот факт.

Для верующего совершенное Pussy Riot духовное преступление хуже убийства. В Христианских государствах за богохульство казнили. Апостол Павел за богохульство предавал сатане. Для тебя же предметом рассмотрения и внутренней заботы является вменяемое им светскими властями «хулиганство» или, как ты пишешь, «свинство» и – мера пресечения, ее адекватность.

И в связи с их хулиганскими действиями ты просишь о милости к хулиганкам. Это все равно как ты просил бы за Чикатило, говоря что совершенная им, Чикатило, порча одежды детей – не тяжкое преступление. Ты бы видел в преступлении Чикатило то, что он рвал детскую одежду. А то, что он насиловал и убивал детей – не видел бы.

Так ты не видишь богохульства: тяжкого оскорбления Самого Господа Иисуса Христа – ведь его можно видеть лишь очами веры в Него. И ужасаться ему – лишь будучи верующим. Для неверующего – для тебя – богохульство есть условность, попрание культурных и общественных норм, «свинство».

Итак, ты расписался в атеизме, отрекся от личного подчинения Господу, вышел из Христианской Веры. Ты заступился за злых гонительниц Иисуса, проявил изрядную заботу о здоровье и благополучии тех, кто плевал не в тебя, мочился не на тебя и публично называл «ср…ью» не тебя, Сережу Шаргунова – а заботишься о ненавистницах Того, Чей крест ты носишь, твоего незлобивого и милостивого Хозяина, искупившего тебя Своею кровью. Это есть хамство и низость души, несовместимые с Верой в Него и служением Ему, то есть – с Крещением в Него.

Только публичный отзыв своей подписи до суда над кощунницами выкинул бы тебя из идущего в ад поезда. Бежать же вслед за ним и кричать: я там не еду – нечестно и глупо. В этом поезде тебе продали место, и ты в нем едешь: на боковой полке или в отдельном купе – не имеет значения.

Пока ты не сделаешь этого – ты мой личный враг.

Протоиерей Владимир Переслегин, по благословению протоиерея Александра Шаргунова»

Известный богослов Александр Шаргунов, настоятель храма святого Николая в Пыжах – родной отец Сергея.

Из досье «КП»

Сергей ШАРГУНОВ- 32 года. Популярный русский писатель. Родился в Москве, в семье священника. Выпускник МГУ. Лауреат литературных премий. Автор книг «Ура», «Птичий грипп», «Книга без фотографий», «Битва за остров свободы» и др. Воспитывает сына Ивана.

Ранее сам протоиерей Александр Шаргунов так отозвался о письме, которое подписал его сын: «Всегда важно видеть всю картину. Все определяет контекст. Литераторы и художники должны это как никто понимать. Ибо известно, что мысль, вырванная из контекста, ведет себя как рыба, вырванная из воды. В последние годы мы становимся свидетелями новых нападок на Православие со стороны сил, которые опасаются возрастания его нравственного авторитета как фундамента Российской государственности.

Та мерзость, которая была показана нам недавно в храме Христа Спасителя, — далеко не случайное явление, как это пытаются представить «деятели культуры», подписавшие письмо в защиту кощунниц. Напомним им наиболее яркие примеры последнего времени: демонстрация по НТВ фильма «Последнее искушение Христа» (1997 год), разрубание православных икон в Центральном выставочном зале в Манеже (1998 год), публичное пародийное распятие напротив храма Христа Спасителя (2000 год), выставка «Осторожно религия» (январь 2003 года), кощунственный балет «Благовещение» в Государственном академическом Малом театре (август 2003 года), выставка «Запретное искусство» (2007 год).

Не вызывает сомнения, что последнее преступление, как и все предыдущие, было хорошо срежессировано и оплачено. Невозможно не видеть, что эти провокации происходят после небывалого в истории человечества гонения на Церковь, которое запечатлелось осквернением святынь, массовыми расстрелами епископов, священников, простых верующих. Это произошло после торжественной канонизации сонма новых мучеников и исповедников Российских в только что восстановленном храме Христа Спасителя.

Многие обращают внимание и на то, что этим бесовским пляскам предшествовало ничем рационально не объяснимое бесовское осмеяние в либеральных СМИ веры миллиона людей, пришедших поклониться Поясу Пресвятой Богородицы в кафедральный собор столицы».

Еще больше материалов по теме: «Дело Pussy Riot»

Источники:

http://up74.ru/articles/kultura/84849/
http://www.arba.ru/article/4058
http://www.kp.ru/daily/25920/2872581/