Наши земляки. Протоиерей Димитрий Дудко: О вере и своей жизни

Как ко мне постучался Христос

Деятельность отца Димитрия Дудко была очень многогранной: он был и священником-духовником, и организатором постоянных христианских чтений и собеседований, и проповедником, и писателем. Среди его работ наиболее известны: «О нашем уповании. Беседы», «Верю, Господи», «Вовремя и не вовремя», «Враг внутри», «Потерянная драхма», «Литургия на Русской Земле» и другие.

Умер отец Димитрий 28 июня 2004 года.

Умение видеть в самых простых явлениях жизни, и церковной, конечно, тоже, Промысл Божий; верить, что Христос всегда рядом с нами,— особый дар. Протоиерей Димитрий Дудко этим даром обладал. Он не только видел, как в Советском Союзе люди тянутся к вере, которая тщательно вытравлялась из их сознания, но и писал об этом. Книга его дневниковых заметок «На скрещеньи дорог Христос» посвящена чуду спасения человеческой души и жизни.

На перекрестках русских дорог стояли кресты. Теперь не только кресты на дорогах, но и храмы, на которых были кресты, многие поломаны и разрушены, однако перекресток не перестает быть.

Перекрестки исполосовали всю нашу жизнь, только вот крест, на котором было изображение распятого Христа, становится, как чудо, оно же, это чудо, поворачивает нашу запутанную жизнь в верном направлении.

Но чтобы увидеть это, надо вглядываться. То, что я увидел, вглядываясь в нашу жизнь, предлагаю читателю.

Как ко мне постучался Христос

Мой отец имел привычку читать Евангелие вслух, но я как-то не слушал и не вникал в то, что он читал.

Однажды я был дома один, стоял у окна во двор, и мне почему-то захотелось открыть Евангелие и прочитать. Я подошел к столу, выдвинул ящик, достал Евангелие и прочел, не помню о чем. Меня так поразило, что я не мог уже не читать Евангелие.

Я стал каждый день читать (Евангелием мы считали не только четырех евангелистов, а весь Новый Завет). Запомнились слова апостола Павла: «О несмысленные галаты», — галатом был я.

Я стал по-иному жить, удалился от мира, хотя еще учился в то время в средней школе.

Помню как-то при произнесении слова БОГ вдруг меня охватила такая радость, сладость, блаженство, что милее этого слова для меня ничего не было.

Был какой-то период в моей жизни, когда я несколько по-сектантски стал смотреть, к примеру, на иконы, считая их идолами, видимо, было влияние каких-то книг. Отец, ныне покойный, мне говорил:

— Заблуждаешься, сын мой, — я особенно не возражал ему, потому что не было уверенности.

Попалась брошюра о Церкви, подействовало. Как-то идя за дровами в лес, я помолился с умилением Иоанну Златоусту:

— Наставь меня, — с того момента я церковен по-православному.

Были искушения. Читал творения Иоанна Златоуста, вдруг пришла мысль, что Бога нет.

Я стал убеждать себя, что Бог есть, а искушение не проходило. Невыразимая тяжесть навалилась на душу, я снова стал молиться Иоанну Златоусту.

Трое суток продолжалась тяжесть. Потом прошло как-то само по себе, стало несказанно легко.

Я понял опытно, какая тяжесть НЕВЕРИЕ.

Больше никогда искушение не повторялось, Иоанн Златоуст стал моим любимым святым.

Уходя на фронт, я не плакал, как другие, и был уверен, что возвращусь. Но все шел дальше и дальше, в бой пока не приходилось вступать.

Мне было тяжело на фронте слышать постоянный мат, видеть нравственное разложение. Как-то со слезами помолился Богу, чтобы избавил меня от всего. Часа через два после молитвы меня перевели из артиллерии, где было лучше, в пехоту, где хуже, и сказали, что на следующий день мы пойдем в бой.

Где тут услышана молитва? — пошли мысли, но я был уверен, что молитва услышана.

По дороге на передовую я раздал весь хлеб, который мне насовали друзья при прощаньи! Я стал готовиться к смерти: какой из меня вояка, если я мобилизован необученным, даже из ружья не умел стрелять.

В бой мы все же не пошли, не знаю, по какой причине. Вскоре я заболел тифом и был демобилизован. Больше на фронт я не возвращался.

Я, родившийся в 1922 году, в котором родившиеся очень многие погибли, был только легко ранен, ни разу не участвовал в наступательном бою и даже ни разу не выстрелил.

В такую войну, когда стреляли все, когда погибали тысячи и миллионы, я остался жив. Разве это не чудо?

Помню, как-то все же мне захотелось выстрелить, сидя в траншее, и я один раз выстрелил вверх.

Я верю, что меня сохранил Бог. Видимо, потому, что впоследствии я должен был стать священником. Приносить Бескровную Жертву пред Богом и знать, что ты в кого-то стрелял, чтобы пролить человеческую кровь — это было бы несовместимо со священническим званием, так я сейчас рассуждаю.

Из мрака

В ранней юности у меня было такое понятие: счастье, зачем оно? Все равно его потеряешь, оттого все земное казалось непрочным.

Когда я уже стал сознательно веровать, мне было страшно: как можно дорожить чем-то земным?

Неверующий, но образованный человек, говорили, очень добрый, сделал такой вывод в жизни. Если делаешь плохое другому, обязательно и тебе будет плохо. Это он проверил на жизненном опыте, поэтому и боится кому бы то ни было делать зло.

Наивен. Говорил, если бы ему дали свободу, он бы всех научил делать добро.

Раз как-то после отпевания, направляясь в алтарь, я увидел девушку, бегущую по храму со слезами на глазах. Она повторяла:

— Умер человек — и все, нет больше жизни.

Я остановил ее и сказал:

— Почему вы так думаете? — и стал доказывать, что есть Бог, есть вечная жизнь, как мне показалось, убедительным голосом.

Она расширенными глазами смотрела на меня, потом, когда я благословил ее и пожелал веры, она облегченно вздохнула и сказала:

И вот сейчас, перед наступлением нового 1968 года, она вспомнилась мне, и стало опять ее жалко. В лице ее я вижу всю нашу молодежь со слезами на глазах. О, если бы им доказать, что есть Бог, есть вечная жизнь!

Когда мне было лет пять, я вдруг с ужасом представил, что нужно будет умирать, — но представилось вдруг, что, если будешь веровать в Бога, никогда не умрешь. Я на этом успокоился, но стал волноваться за тех, которые не веруют. Ведь они умрут? Это страшно. Господи, спаси нас.

Многие раскаиваются в грехе абортов.

— Научите, что делать? — спрашивают. К сожалению, часто обращаются тогда, когда физически ничего нельзя сделать. Остается только одно — покаяние.

Женщина, научный работник, рассказала из своей жизни. Была у нее мать, больная, молилась Богу, особенно по ночам. Сама дочь не веровала. Когда мать умерла, у нее образовалась какая-то пустота, особенно в ночное время давила. Это ее и побудило обратиться к вере. Сейчас верующая.

Проясняется

Иногда отчетливо представив себе вечность, я так благодарен Богу, что еще жив, что можно еще что-то делать. И как хорошо, что приходится страдать за Христа! Как бы сделать так, чтоб принести себя, всю свою жизнь в жертву Богу! Какое это счастье! В это время охватывает необыкновенное чувство — хочется делать и делать, и ничто не может устрашить.

Однажды, когда я лег в постель (ночь, свет погашен), мне представилась одна изможденная старуха нашего храма, рот раскрыт страдальчески. И я отчетливо представил себе ее горе человеческое, покатились слезы, и я долго плакал о горе людском. Была жалость к людям, и никакой ни на кого обиды.

Среди подходящих под благословение ко мне подошли двое нерусских, черных, восточного типа. Один сложил руки, как и все, чтобы я его благословил.

Благословив, я спросил у него, какой он веры? Ответил, что они оба мусульмане. Пришли затем, чтобы я рассказал им о Христе.

Слушали очень внимательно, зачарованно. Один сказал, что он женат на русской.

Один врач, очень хороший специалист, так пришел к Богу. Ходил в храм по просьбе отца и там дремал, но вдруг его поразили слова: «Благодарим Господа»,— он подумал было: «За что мне Его благодарить? Я молод, все имею, — потом дошло: — А от кого это? От Бога», — и стал сознательно веровать.

Одна старушка, на вид исхудалая, простая, говорила, что ей очень жалко людей, она никого не осуждает.

Был в молитвенном настроении. Алтарь. Вдруг опустил глаза и увидел надпись на Жертвеннике: ЦАРЬ СЛАВЫ. Как-то почувствовалось, что Он здесь и Он именно ЦАРЬ СЛАВЫ, несмотря на всяческие глумления.

Одна девушка приходит к молодому священнику и говорит:

— Не знаю. Скорее всего, что неверующая. Но отчетливо чувствую, что мне чего-то не хватает. Вот вы верующий, — говорит священнику, — у вас есть смысл жизни, вы на что-то надеетесь и чего-то ждете.

После нескольких бесед священник ее крестил.

Наши земляки. Протоиерей Димитрий Дудко: О вере и своей жизни

Радость христианской свободы

28 июня исполнилось 10 лет со дня кончины приснопамятного протоиерея Димитрия Дудко. Каждый год в этот день собираются его духовные чада, прихожане тех храмов, где он служил в Москве и в Подмосковье, его друзья и родственники. Совершается Божественная литургия, а после священнослужители, которые были духовными чадами почившего пастыря, и его сын протоиерей Михаил Дудко служат вместе панихиду на Пятницком кладбище, где похоронен протоиерей Димитрий.

– Раньше мне приходилось приезжать из Англии, где я служил, – рассказывает отец Михаил. – Но в этом году мы впервые отслужили литургию с поминовением имени моего отца и панихиду в храме святителя Иннокентия в Бескудникове, где я теперь являюсь настоятелем.

Пришедшие почтить память протоиерея Димитрия Дудко смогли увидеть уникальную выставку, которая была представлена в приходском зале. В экспозиции – отобранные и увеличенные фотографии батюшки из частных собраний; по ним прослеживается судьба пастыря, начиная с 30-х годов XX века, когда он был совсем молодым человеком, и через войну, лагерь, время учебы в Московской духовной академии, годы службы в Преображенском храме, который в 1964-м был закрыт и взорван, затем – в Никольском храме на Преображенском кладбище, а также на деревенских приходах в Подмосковье.

– Последняя его служба в Москве была на Преображенском кладбище, именно там он начал вести свои беседы, которые стали известны не только по России, но и в мире благодаря его книге «О нашем уповании», которая была переведена на многие европейские и другие языки. Беседы и созданная на их основе книга привлекли большое внимание, но они же и послужили причиной удаления отца Димитрия из Москвы, «подальше от глаз», в подмосковные деревеньки, где он и служил до конца жизни. Там было написано еще более двух десятков его книг.

Отовсюду, где он служил, сохранились фотографии. Люди, которые приехали из тех мест, с удовольствием смотрели на снимки, порой на них узнавая себя молодыми, – делится отец Михаил.

За поминальной трапезой показали десятиминутный документальный фильм, который был снят в свое время к 80-летию протоиерея Димитрия Дудко и показан на одном из каналов российского телевидения.

– В этой ленте звучали пожелания ему здравствовать на многая лета. Сейчас, конечно, они выглядят анахронизмом, но зрители смогли ощутить радостный дух, присущий отцу Дмитрию, вокруг которого всегда было бодро и весело, – отметил его сын. – А потом все поехали на кладбище, где он был похоронен, и там мы отслужили панихиду, которая совершается нами уже десять лет.

Многие из тех, кто пришел к вере в годы церковного возрождения, знают отца Димитрия Дудко по книгам его проповедей. А каким его помнят те, кто имел возможность вместе молиться, беседовать и общаться с ним?

– Довольно много людей из тех, кто вчера приехал на поминальную службу, во время трапезы поделились рассказами о том образе отца Димитрия, который они пронесли через эти десять лет. Сказано было очень много, но есть общие черты, о которые подмечали все, кто делился воспоминаниями.

Главные из них – любовь к людям, жизнерадостность – отец Димитрий всегда пытался поднять дух тех, кто приходил к нему. Многие говорили о его молитвенности.

Я как сын, который провел рядом с ним первые годы своей жизни и уже потом, когда стал священником, немало позаимствовал из его пастырской практики, могу сказать, что главным для меня было, что во всех трудных обстоятельствах своей долгой нелегкой жизни отец Димитрий молился, и молился усердно. Он никогда не говорил в алтаре ни слова, которое не относилось бы непосредственно к совершаемому богослужению. Я не видел, чтобы он пропустил утреннюю или вечернюю молитву, и это несмотря на то, что бывали очень утомительные дни, когда с очень многими людьми приходилось встречаться. Тем не менее, никогда не было такого, чтобы пропустить самые обычные утренние или вечерние молитвы, и молитвенное правило он исполнял весьма пространное. В то же время отец Димитрий никогда не заставлял молиться нас, детей, если мы говорили, что очень устали.

Это черта, которую он перенял от своего родителя, моего деда, который был простым крестьянином; дед мой всегда совершал молитву вслух, но никогда никого не звал молиться вместе с ним – дети сами присоединялись к его молитве. В результате все его чада выросли очень верующими, держащимися церковных традиций людьми.

Дух христианской свободы, который ощущался в отце Димитрии, удивительным образом действовал не расхолаживающе, а, наоборот, побуждал людей собраться, заставлял проявить собственную инициативу в духовной жизни. Это относилось не только к нам, его детям, но и к духовным чадам. Одна из основных его черт: с одной стороны – полная обращенность к Богу и в молитве, и в любой деятельности, а с другой – дух удивительной свободы, который заставлял людей самим проявлять свою свободу, самим стараться действовать не просто потому, что им велели, а поскольку они чувствовали, что так нужно, и желали действовать, как должно.

Около тридцати человек из тех, кто посещал его беседы, приходил к нему домой, приезжал на исповедь – одним словом, его духовных детей – впоследствии стали служить Церкви в священном сане. Можно сказать, это результат его деятельности по реализации христианской свободы в личной жизни.

А трудно ли было расти в советские годы в семье священника, тем более священника с такой тяжелой судьбой?

– Нельзя сказать, что на мои детские годы пришлась пора открытых, откровенных гонений на верующих, с которыми, например, родитель мой сталкивался в юности и в последующие годы, но понятно, что быть верующим, особенно в советской школе, во времена моего детства было непросто. Все знали, что я был сыном священника, да я это и не скрывал никогда. Для того, чтобы не выглядеть маргиналом или изгоем, был только один способ: надо было стараться стать лучше всех. Мне приходилось учиться всем на зависть, и это очень стимулировало.

С другой стороны, в подростковом возрасте сердце просит какого-то подвига, и нет ничего более скучного, чем просто следование каким-то правилам, пусть даже очень благочестивым. Поэтому, если подростку дать возможность проявить себя на каком-то поле, допустим, христианском, и даже за это пострадать, то он будет рад этой возможности. Нередко, желая подвига, люди во время войны уходили подпольщики, в партизанские отряды. Романтика подвига в подростковом возрасте очень сильна и, слава Богу, я не жалею – я в полной мере «насладился» этой романтикой в свое время.

Иногда разгоняли беседы, которые отец собирал по домам, – они считались непозволительными. Люди, которые были вокруг нас, за действия, которые сейчас кажутся вполне естественными – например, за копирование книг христианских – вдруг оказывались в тюрьме. «Пули свистели» совсем рядом и по случайности не поражали тебя, хотя ты занимался тем же самым. Но главное, что помимо ощущения подростковой романтики это заставляло быть верным Церкви, усиленно молиться Богу, потому что без помощи Божией избежать многих сложностей и опасностей было просто невозможно.

Конечно, приходилось бывать и на грани вылета из школы, из вуза, в котором я учился. Сталкивался и с ограничениями – например, в те времена сыну священника было немыслимо поступить в институты так называемого идеологического профиля, а все гуманитарные вузы являлись именно такими.

Иногда просто удивляешься, как Бог тебя уберег от столь многих опасностей, которые грозили в то время людям, открыто исповедующим свою веру. Я знал не одного человека, кто за свои религиозные убеждения пострадал и провел много лет в тюрьмах и лагерях.

И отец мой около десяти лет в разные эпохи жизни советского общества провел в тюрьмах и лагерях только за то, что он был активным верующим, не стеснялся своей веры и делился с другими радостью о Боге.

Рассказывал ли отец Димитрий о годах, которые провел в лагерях, о военной поре?

– Да, но надо сказать, что я не слишком много слышал от него о войне и заключении. Впрочем, это довольно характерная черта фронтовиков, участников войны, с которыми мне не довелось общаться. Возможно, есть и другие, но те, с кем я разговаривал, очень сдержанно, я бы сказал, целомудренно говорили о тех годах, которые провели на войне. Понятно, что это было время тяжелое, ужасное для каждого.

Но вот характерная особенность отца: о вещах тяжелых для него он рассказывал с долей юмора. Его рассказы о войне вызывают у меня в сознании ассоциацию с Василием Теркиным из поэмы Твардовского: обязательно юмор, некоторая доля смешного в описании выпавших на его долю тяжелейших военных испытаний. То же касается и времени, проведенного в лагере. Понятно, что сами по себе те обстоятельства были отнюдь не веселыми, но ведь и герой поэмы про Василия Теркина тоже находился не в спокойной и легкой обстановке. Эту поэму очень любили в нашей стране, видя в ней правду – правду не жестокую, голую, натуралистическую, а одухотворенную правду более высокого порядка.

Отец, рассказывая о тяжелых днях своей жизни, старался не давить на слушателей натуралистическими подробностями, но вплетал в свои рассказы долю юмора и веселости. У меня очень светлое впечатление от его рассказов, даже о тех, которые касались ранней поры его жизни.

Надо сказать, что я знаю и других людей, которые провели многие годы в заключении. Среди них были такие, которых лагерь совершенно сломил: выйдя на свободу, они просто «доживали». А есть люди, которые, подобно моему отцу, наоборот, благодарили Бога за каждый день жизни, дарованный им сверх того времени, которое они провели в лагерях.

Там каждый день мог оказаться последним. Отец Дмитрий помнил об этом всю жизнь, и изо дня в день благодарил Бога и старался всем внушить чувство благодарности Господу за все, что Он посылает нам – как за хорошее, так и за трудное и тяжелое. За все Богу слава – такой была общая атмосфера его жизни.

Протоиерей Димитрий Дудко: О вере и своей жизни

Источник:

Предлагаем прослушать запись беседы с протоиереем Димитрием Дудко. Формат записи mp3, объем 14,05MB. Файл можно скачать или прослушать потоковое аудио

Священник Дмитрий Дудко родился 24 февраля 1922 года в деревне Зарбуда Брянской области в семье крестьянина.

В 1937 году, когда Дмитрию было всего 15 лет, власти арестовывают его отца за отказ вступить в колхоз. Мать остается с тремя маленькими детьми фактически без средств к существованию и возможности получить их. Кое-как перебиваясь, семья доживает до 1941 года и сразу попадает «из огня да в полымя» — в фашистскую оккупацию, длившуюся почти два года. В 1943 году, после отхода немцев, Дмитрия призывают в Красную Армию и слабого, необученного сразу направляют на фронт. Через год, после ранения и тяжелого воспаления в связи с болезнью тифом, его комиссуют из армии.

В 1945 году Дмитрий поступает в Московскую духовную семинарию, по окончании которой в 1947 году его переводят в Московскую духовную академию. Однако уже через полгода, 20 января 1948 года, его арестовывают и осуждают по статье 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) к десяти годам лагерей с последующими пятью годами поражения в правах. Лишь через восемь с половиной лет, в 1956 году, его освобождают из заключения и с большими проволочками восстанавливают слушателем академии, которую он заканчивает в 1960 году. После окончания его рукополагают в священники и назначают служить в московский храм Петра и Павла, который, однако, в 1963 году был взорван, явив собой очередную жертву новой волны оголтелых гонений на религию со стороны якобы «обновленной» власти под водительством Хрущева. Отца Димитрия переводят в храм Святителя Николая, что на Преображенском кладбище.

В 1973 году о. Димитрию вообще запрещают служить «за нарушение церковной дисциплины», ибо он, перешагнув рамки дозволенного, «затеял беседы с народом». Но спустя четыре месяца запрещение было снято, и он был направлен священником в Орехово-Зуевский район Московской области в храм Великомученика Никиты. Спустя некоторое время о. Димитрий попадает в автомобильную катастрофу, в результате чего у него оказываются перебитыми в коленях обе ноги, задето легкое. Приговор врач гласил: на ноги больше не встанет, в лучшем случае — костыли, о службе больше нечего и думать. Тем не менее после «чудесного» (по его словам) излечения уже через пять месяцев о. Димитрий приступает к службе в храме СмоленскоТребневской иконы Божией Матери в с. Гребнево Московской области. Через пять лет, 15 января 1980 года, его опять арестовывают и уже по «обновленной» 70 ст. УК РСФСР обвиняют в антисоветской деятельности. То был пик брежневско-андроповского витка спиралевидного развития развитого социализма, объявленного застоем — ни больше ни меньше. Одно в этом «классическом» опреде лении не вызывает сомнения: не было застоя в изощренности издевательств и пыток над душами людей, не застоялся страх в сознании десятков миллионов людей. При аресте у о. Димитрия канула в небытие годами собранная большая личная библиотека. Среди конфискованного — последняя рукопись работы «Каким языком говорить с современным миром», так и не возвращенная до сих пор… Полтора месяца о. Димитрий не разговаривал со следователями вообще, пять месяцев просидел в следственном изоляторе КГБ, и лишь через год и пять месяцев дело было прекращено и закрыто.

Так или иначе, но в сентябре 1980 года о. Димитрий начал служить в храме Владимирской Иконы Божией Матери в селе Виноградове Московской области. Спустя четыре года, перед Всемирным фестивалем молодежи и студентов, скитаниям его суждено было продолжиться: то ли боясь возможных «контактов» с иностранцами, то ли обучась превентивным «прозрениям» грядущих желаний «светских» властей, церковные власти отправили его сельским священником в село Черкизово (4 часа езды), где он и служил по сей день.

Деятельность о. Димитрия очень многогранна: он и священник, и духовник очень большого числа духовных чад, и организатор постоянных христианских чтений и собеседований, обществ трезвости, и вдумчивый проповедник и писатель. Значительный духовный опыт, огромный опыт общения с людьми о. Димитрий запечатлел во множестве изданных и неизданных работ. Имя его очень известно на Западе: восемь его книг издано там и переведено на многие языки. Сами названия этих книг говорят о многом: «О нашем уповании. Беседы», «Верю, Господи», «Воскресные собеседования», «Вовремя и не вовремя», «Враг внутри», «Премудростью вонмем», «Потерянная драхма», «Литургия на Русской Земле».

Источники:

http://pravoslavie.ru/37562.html
http://mnenie.prichod.ru/on-the-pages-of-the-history/14790/
http://www.pravmir.ru/protoierej-dimitrij-dudko-o-vere-i-svoej-zhizni/