Собеседник моисея на синае 4. Постовые собеседники

Собеседник Моисея на Синае, что за слово из 4 букв?

Собеседник Моисея на Синае, что за слово из 4 букв?

• Читаемое
• Сегодня
• Комментируют

Открываем Азию вместе с TheOpenAsia

• 12:51
• 106

В Бишкеке прошел экологический флешмоб #БишкекСмог #Мызадыхаемся!

• 19:58
• 256

ИЦАИ АУЦА на Green Week-2019: пилотные проекты по учету природных ресурсов в Кыргызстане

• 07:12
• 831

Тысячи звезд. Как прошло награждение премии Most Fashionable Awards – 2019

• 06:38
• 1023

Премия «Most Fashionable Awards 2019» объединит Кыргызстан и Европу.

• 20:58
• 343

Без гражданского общества сохранить биоразнообразие невозможно! РЕКОМЕНДАЦИИ

• 13:04
• 266

Художник Толгобек Койчуманов : «В духовности -сила, в живописи-жизнь!»

• 09:08
• 337

Экскурсия в питомник «Жердев Сад»

• 07:35
• 345

Открываем Азию вместе с TheOpenAsia

• 12:51
• 106

• Facebook
• Twitter

Использование любых материалов, размещённых на сайте, разрешается при условии ссылки на наш сайт.

При копировании материалов для интернет-изданий – обязательна прямая открытая для поисковых систем гиперссылка. Ссылка должна быть размещена в независимости от полного либо частичного использования материалов. Гиперссылка (для интернет- изданий) – должна быть размещена в подзаголовке или в первом абзаце материала.

Постовые собеседники

Василий Великий учился у некоего Ливания – легендарного ритора своего времени. Христианства Ливаний не принял, хотя отдавал должное добродетелям многих современных ему христиан и некоторым даже искренне удивлялся. Василий любил этого человека, был благодарен за полученные от него знания и сохранил к нему теплое и благодарное отношение. Они переписывались. Эта переписка частично сохранилась. Говорят, что Ливаний так уважал Василия, так ценил его ум и способности, что, получив от него весточку, радостно восклицал, созывая друзей: «У меня письмо от Василия!» В одном из таких писем Василий пишет, что собеседниками его теперь являются люди некнижные: рыбаки да пастухи. Есть, правда, между ними и цари, но все равно это не те философы с отточенным стилем и витиеватыми мыслями, которых он читал во время учебы. Ясно, что рыбаки и пастухи, о которых говорил святитель, – это пророки и апостолы. Пастушествовал Моисей. Тем же занимался и Давид до взятия на царство. Для людей, получивших греческое образование, буквально объевшихся красотой и мудреностью слога, их речи звучали просто, слишком просто. Гордые ученостью язычники, например, Цельс, желая оскорбить христиан, постоянно указывали на этот контраст: мол, мы ученики поэтов и мудрецов, а вы – рыбаков. Ваша вера – вера невежд. Юлиан Отступник вообще в краткий период своей власти велел отлучать христиан от изучения и преподавания античных наук. Оставьте, говорил он, нам нашу славу и мудрость, а сами слушайте писания своих пастухов! И удивительно было, что такие общепризнанные любители и знатоки античных умственных сокровищ, как Василий, сменили собеседников. Сменили радостно. Платона на Павла, Аристотеля на Моисея, трагиков и историков – на Давида и Исайю. Эти же собеседники и у церковных людей, в посту – особенно.

Нетрудно заметить даже непосвященному, что службы в посту на буднях иные, нежели вне поста. Длиннее, проще, минорнее. И все читаю что-то, читают. И поклоны бьют. Для того, чтобы в таких службах участвовать, нужно как минимум два качества. Первое – это покаяние. Участие в постовой службе должно восприниматься как покаянный труд, монотонный и утомительный, подобный земляным работам. А второе – нужно знать, что читают. Журчание псалтирных ручейков не должно быть неразборчивым фоном – осознаваемыми звуками священной речи должно быть оно. Слову Божию, прежде чем сойти в сердце, предстоит навязнуть в зубах. Псалтирь надо учить, читать дома, слушать в пути через наушники и прочее. Тогда, если даже чтец бубнит, или тараторит, или жует слова, или их глотает, или иное что творит, или в храме плохая акустика (вариантов много), молящийся человек, знакомый с текстом, про себя проговаривает знакомые слова. Мысль не разлетается. Служба совершается. Умная служба. В противном случае постовые службы непереносимы для обычного человека. Пришел за радостью и ничего не знаешь – придется поставить свечку и через пять минут выйти. Пришел с покаянием, пришел потрудиться и знаешь, что читают – тогда и потрудишься, и помолишься.

Давид – наш постоянный собеседник. От него и его слов весь год не уйдешь, ни в пост, ни в праздник. Не то иные. Моисей, Исайя, Иов, Соломон большинству известны лишь по имени, но не по текстам. А еще есть Осия, Иона, Иезекииль… Ох. Залечим эту язву. Пусть и нашими собеседниками станут эти великие. То, что они люди Завета Ветхого, вовсе не значит, что их время прошло. Разве рассказ Моисея о творении неба и земли утратил актуальность? Ведь то же небо над головой и та же земля под ногами. Это не старое учение. Это вечное учение. Творение человека, грехопадение человека, первые обетования – все это так живо и важно всегда, вплоть до скончания века, что именно пренебрежение этим древним знанием приводит людей к многому непоправимому. Итак, берем в пост в руки книгу Бытия. Берем Моисея в собеседники. С ним Сам Господь Бог множество раз лицом к лицу, как с другом, разговаривал. Можно ли от такого собеседника отвернуться?

Что до пророков, то они читаются как свежая газета. Попробуйте сами и убедитесь. Главное дело пророка вовсе не прорицания. Пророк менее всего предсказатель будущего. Его задача – громко и смело возвестить забытую или попранную истину – раз. Сбросить, опрокинуть идолов, занявших место истины в сознании людей – два. Сорвать маски с действительности и обнажить скрытую суть происходящего, то есть освободить тайные пружины от покровов повседневности – три. Возвещается ли при этом или не возвещается будущее – совершенно неважно. Если возвещается, то как «одно из», а не как единственно главное служение.

Скорее всего возвещается, но не с датами и сроками, а так, как надпись на камне возвещает будущее витязю, стоящему на распутье. Пойдешь направо – будет то-то, налево – то-то. Вот как во Второзаконии: «За то, что ты не служил Господу Богу твоему с веселием и радостью сердца при изобилии всего, будешь служить врагу твоему, которого пошлет на тебя Господь, в голоде, и жажде, и наготе, и во всяком недостатке» (Втор. 28:47-48). То есть, какого именно врага нашлет Господь, когда нашлет, через какое время после начала отпадения от Завета, неизвестно. Не указано. Как вообще не указано никаких деталей. Сказана только неминуемая суть. И в этом смысле каждый может быть пророком. «Скажите праведнику, что благо ему. Скажите грешнику, что ему горе неизбежное». Вот пример подлинного пророчества. В этом смысле (а не в смысле предсказаний будущего) можно понимать и слово святого Павла: «Достигайте любви; ревнуйте о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать» (1 Кор. 14:1).

Под именем идолов разумеем не каменных и прочих истуканов. Это, повторюсь, мысли; это вера во что-то иное, а не в Бога Живого. Есть вера во всесилие науки. Есть вера в бесконечный прогресс. Есть вера в то, что счастье – это богатство и непрестанные удовольствия. Есть вера в то, что человеку можно все, что он захочет, и никто на свете человеку не указ. Все это яд и ложь. Это ложные боги. Божки эти уселись на тронах обывательских умов и в мягких креслах грешных сердец. Их и нужно прогонять, переворачивать вместе с креслами и тронами. Это и есть дело пророков – переворачивать сознание людей и ставить его с головы обратно на ноги.

Тебя ужасает нечестие и несправедливость? – Открывай Иеремию, Малахию, Амоса. Тебе нужно укрепиться в вере посреди общей размякшей атмосферы безбожия? – Бери Исайю, бери Захарию. Об отвратительных грехах, вошедших в привычку, и о наказании за них тебе расскажут пророки. О тех начальниках народа, которые заплыли жиром и утратили совесть, они тоже расскажут. Расскажут о тяжелых временах, выпадавших на долю святых людей. Еще расскажут о том, почему ты не чувствуешь живо Божьего присутствия и виноват ли ты в этом лично. А еще о том, где Господь, далеко ли Он, когда все вокруг или многое очевидно противоречит Его воле. Долго ли еще убеждать? Не пора ли вступить в новое для себя собеседование.

Что же касается соломоновых притч, то их прозрачность и плавность, их баюкающая речь о добре и зле, о мудрости и глупости незаменима в воспитании юношества. Не нужно подыскивать слова. Их за нас давно подыскал и поставил в правильном порядке сын Давида и царь в Иерусалиме. Речения его временами так просты, что гордый ум сочтет их за банальность. Остережемся такой оценки. За этой простотой стоит Сам Бог, Который прост по существу и Свят в Своей простоте. Притчи кажутся семечками. Нет. Это орешки. Берегите зубки. Там не все на поверхности.

О, благословенные времена! Времена, когда все до единого христиане полюбили Библию, как невесту, и воркуют с ней, как голубь с голубкой, придите! Сколько ждать еще? Библия – читаю недавно в одной статье умного человека – должна быть самой читаемой книгой в России. Какие хорошие слова. Не сегодня ли браться за их воплощение? Как думаете, братья и сестры, не сегодня ли?

Паломничество на Синай. Глава 4. Экспедиция в пустыню

Отец Михаил с вечера предупредил, что вполне вероятна небольшая экспедиция в пустыню с моим участием. Время отъезда не обозначено точно, и я сижу под утренним солнцем напротив канцелярии и жду. По лестнице с верхней галереи спускается высокий монах и тоже присаживается на каменное ограждение рядом. На голове его плоская выгоревшая камилавка, в руках холщовый дорожный мешок. Отчасти для отца Илии и затеяна поездка: немногочисленная братия уговаривает его здесь остаться.

Он вырос в греческой семье в Америке, служил в торговом флоте, – мы вспоминаем вид на прекрасный залив Сан-Франциско с моста Голден Гейт, старые парусники у причалов и гонки парусных яхт с цветными спинакерами на голубой воде в воскресные утра. В пятьдесят лет офицер флота уехал на Афон, принял постриг и с тех пор десять лет живет в скиту. Светловолосый, с открытым лицом и просветленными голубыми глазами, отец Илия говорит радостно, и радостно его слушать.

– Монахи говорят: если ты долго прожил в миру, ты уже не способен на послушание в общежитии, – вот и решили поискать мне скит в пустыне.

Скорее всего, он сам уже никогда не захочет отказаться от уединения, из которого эту радость вынес.

– В пустыне вам не хватало бы моря. – предполагаю я.

Он недолго подумал:

– Когда я пришел на Афон, я сказал одному старцу: «Какой из вашей келлии вид на море!» Старец ответил: «А я никогда не смотрю в окно».

– Эта притча как раз для меня: я потому и не стяжала ничего внутри, что все смотрю в окно – на мир и море.

– Значит, вы еще не выполнили свое земное задание. Это от меня уже нечего было ждать.

Приятно разговаривать с человеком духовным: как бы явно он ни был выше тебя, он сделает вид, что его достоинства – это немощи, а твои недостатки – залог будущих добродетелей.

Выехали впятером. За рулем отец Михаил, несмотря на жару, скрывший густые рано поседевшие волосы под вязаной шапочкой куполком. Рядом Владыка в том же подряснике, с кинокамерой и фотоаппаратом. На заднем сидении отец Илия и мы с Арсенией – монахиней из Тарфы, которую мы должны посетить.

За монастырским садом свернули по шоссе в широкую долину. Горы то грядой стоят поодаль, то приближаются, прорисовываясь в прозрачной ясности жаркого ноябрьского утра до мелких складок и трещин. Изредка попадаются селения бедуинов или стада коз. Монахи и Арсения перебрасываются фразами на английском или греческом, а я во все глаза смотрю в окно.

Один из холмов у дороги завершается церковью. Холм служит основанием для каменного храма, органически из него проросшего и осенившего долину крестом: так ставят часовни в Грузии и Армении, и в этом завершении мир получает верховное оправдание.

Владыка говорит, что это церковь Святого Креста, а рядом с ней монастырь строит дом, чтобы кто-нибудь мог поселиться.

В одном селении отец Михаил вышел и вскоре вернулся с немолодым проводником-бедуином, разместившимся в кузове.

По наезженной колее пересекаем песчаную долину с сизыми кустиками колючек. За ней машина долго спускается по извивам дороги, уже едва различимой, или, надрываясь, взбирается круто вверх.

Оставив машину, идем по расщелине между почти черными горами, покрытыми то будто осыпями шлака от гигантской плавильной печи, то острыми пластинками, похожими на осколки чугуна. Подняв такой осколок, Владыка замечает, что судя по отливу, в этих породах много железа, и что во времена фараонов на западной стороне Синая были горные рудники, где добывали руду, бирюзу, драгоценные камни, выпиливали гранитные плиты для построек фараонов.

Спустившись между мертвыми горами, попадаем на дно черного котла – не хватает только адского пламени. Кажется, что оно уже отгорело здесь и выжгло все живое – ни деревце, ни травинка не пробиваются сквозь осыпи, хрустящие под ногами.

Выбрались из котловины – впереди бедуин в белой накидке, за ним мы растянувшейся цепочкой – и вдруг все неузнаваемо изменилось. Вокруг поднимаются пологие горы, столь же безжизненные, но светлые и словно сплавленные и отекшие остывающей породой. А напротив, на плоской макушке горы, появилось несколько прямоугольных строений.

Источник: «Православная Жизнь»

Они сложены из тесаных плотно пригнанных камней без связующего состава и похожи на маленькие крепости с округлым лазом вместо двери. Согнувшись в три погибели, можно пролезть внутрь и увидеть те же голые камни, иногда балки потолочного перекрытия, явно более позднего происхождения. В одном из домиков крыша настелена из камыша, сохранились каменный очаг, плоский круглый камень для размола зерна, остатки плетеной циновки. В другом оказалось узкое окошко, и странно смотреть в него и знать, что кто-то, кого уже тысячи лет нет на свете, вот так же стоял здесь и видел эту долину и эти горы.

Отец Михаил, выбравшись из лаза и стряхнув густую пыль с подрясника, говорит, что строения относятся к легендарным временам набатеев, заселявших Каменистую Аравию на севере, о которых упоминали Иосиф Флавий, Овидий, Плутарх. Их главный город Петра лежал между Иерихоном и Синаем, и через него шли торговые пути в Египет, Сирию, Палестину, тянулись караваны с восточными пряностями, ладаном и смирной, золотом и драгоценными камнями. Через аравийскую пустыню царица Савская на горбах верблюдов везла дары Соломону, чтобы приобщиться к его премудрости, – что мы можем сделать даром. Даже и теперь караваны проходят по тем же дорогам, с теми же пряностями и, может быть, тем же опиумом.

Из Египта через пустыню Эт-Тих и Акабу пролегали пути паломников в Мекку. Южнее и восточнее, вдоль берегов залива Акаба, селились потомки Авраама и Хеттуры, пастушеские племена мадианитов, – еще пророк Исайя упоминает о множестве их верблюдов и быстроходных дромадеров. Интересно, каким богам поклонялся священник Мадиамский, на дочери которого женился Моисей?

Во времена исхода евреев вся география была другой: обильнее источники, богаче растительность, больше было зверей и птиц, иначе не могли эти шестьсот тысяч, не считая женщин и детей, пройти даже от Египта до Хорива, где Господь стал питать их манной из Своих рук. Некогда зеленела и эта долина. После набатеев бедуины пригоняли сюда стада на весенние пастбища, потом здесь селились монахи. Ушла вода – ушли люди, иссохли травы.

Пока все еще осматривают древнее поселение, в шутку предлагая отцу Илие богатый выбор, а потом в мой бинокль стараются рассмотреть за горами Тарфу, я поднимаюсь на верхушку горы.

Воздух сух, прокален, и несмотря на полуденный зной, дышится легко. Вздымаются вокруг пустынные охристые горы с лысыми макушками. Они кажутся монолитными, будто некогда поднялось волнами море лавы и застыло, и складчатые выступы похожи на сгустившиеся наплывы, стекающие к основаниям гор. Наша группка – монахи с седыми головами, в длинных черных одеждах и бедуин в белой накидке среди них – картинно смотрится на краю обрыва над этим пустынным безжизненным простором.

Что осталось от Аравийской Петры, роскоши и пряности давних веков? Что сохранилось живым от фараонов, жрецов и мистерий Древнего Египта? Все расплавило и испепелило время, напоминая, что так и небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят. Дивно и странно – только зеленеет Терновый Куст, опаленный божественным огнем, и живет монастырь, выросший вокруг этого куста.

Проезжаем вдоль склонов, по желтой известняковой поверхности которых проложены длинные ребристые полосы черного камня, будто строки с неразличимым издали текстом. Иногда эти жесткие ровные пласты вздымаются под крутым углом к горизонту, создавая причудливые чередующиеся геометрические узоры. Или тянутся поверху, повторяя хребты зубчатыми гребнями, и тогда горы похожи на залегших один за другим ощетинившихся зверей.

Источник: «Православная Жизнь»

На месте схлынувших потоков и водопадов ниспадают лавины глыб, камни обкатаны, отполированы. В других местах породы снова раздроблены, измельчены, сверкают кварцевыми вкраплениями, и, когда мы выходим, я собираю золотистые, или сахарно-белые с золотым блеском, или совсем прозрачные кристаллические обломки, чтобы их рассмотреть.

Но основным цветом гор остается темно-багровый. Грандиозные панорамы багровых хребтов с острыми вершинами раскрываются на фоне синевы. Они надвигаются, окружают и снова расступаются, чтобы открыть другую величественную пустынную горную панораму. Торжественная красота есть в строгой монотонности этих пейзажей, в их очищенности от подробностей – такой может быть поверхность другой планеты.

И каждый раз заново поражают каменные строения, покинутые тысячелетия назад на развилке дорог или в глубине ущелья.

Часов около четырех машина остановилась на обрыве пересохшей реки, когда-то протекавшей в глубокой каменистой трещине. Теперь только трещина рассекает равнину. На западе она замкнута высокой горной цепью с пирамидальной вершиной, поднятой над общей ломаной линией хребтов. Солнце стоит за этой багровой обрывистой грядой, силуэт ее резко контрастирует с бледной желтизной песков, еще озаренных, и отбрасывает на них лиловые тени, сгустившиеся до фиолетовых в ущельях.

У истока река еще не иссякла – там ярко зеленеют купы нескольких пальм. По той стороне русла к оазису тянутся редкие дома бедуинов, почти не отличающиеся от древних построек. Стадо черных и рыжих длинноухих коз бредет между дымчатыми кустиками, кое-где разбросанными по песку. А возле домов мелькают фигурки детей в цветных рубашках.

Монахи разговаривают с нашим проводником, глядя в сторону пальм, – там можно построить дом. Оплетенные обручи на голове жителя пустыни поддерживают чистое покрывало, надетое, может быть, для поездки с Владыкой. Глаза, похожие на маслины, на полном смуглом лице и нос картошкой придают бедуину выражение одновременно хитроватое и простоватое, при общей готовности услужить.

Бедуины по-прежнему не христиане и не мусульмане. В древности они поклонялись утренней звезде и раз в год на празднике с дикими плясками приносили ей в жертву белого верблюда или красивого юношу.

Удивительные истории сохраняет время: однажды, еще за полтора века до постройки монастыря, в такую жертву бедуины собирались принести уведенного в плен во время набега сына отшельника Нила Синайского; но по молитвам отца юноша был спасен, позже выкуплен сирийским епископом и вернулся на Синай.

Веками бедуины грабили монастырь, убивали монахов, а теперь целыми селениями кормятся от него, работают на постройках и в садах – другой работы в пустыне нет. И когда машина Владыки выезжает за территорию монастыря, они бегут, чтобы поднять цепь, преграждающую въезд, и поцеловать ему руку: это заменяет им благословение. Воистину не в силе Бог, а в правде.

Пока мы стоим, даль подернулась голубовато-лиловой дымкой, и это присутствие лилового придает благородную сдержанность чистым краскам долины, умиротворенность и тихую печаль.

Источник: Русская служба BBC

Все неподвижно и в селении бедуинов. Какая-то неизвестная жизнь скрыта за каменными стенами, может быть, мало изменившаяся с давних времен. И я вдруг спрашиваю Владыку, нельзя ли посетить такое обитаемое жилище? «Почему нет. » – отвечает он.

Где-то машина переехала обмелевшее сухое русло. Выходим у дома, ничем не огражденного, с раскрытой в долину дверью. Женщина в черных одеждах под черным покрывалом, со свернутыми в узел надо лбом волосами, встречает нас, широко улыбаясь. Сразу появляются дети разного возраста, кудрявые, черноглазые, неумытые, одетые в прямые одноцветные подряснички или пестрые платьица.

Принимают нас очень радушно – во всей пустыне Владыку знают в лицо. На песке перед домом хозяйка разложила свернутые одеяла – по числу гостей, и мы полукругом рассаживаемся. А она входит и выходит из пристройки то с охапкой колючих веток для растопки очага, то с чайником, споласкивает на глазах у нас стаканы, рассматривая их на свет, чтобы и мы не сомневались в их чистоте. Прибывает пестрая толпа ребятишек, тоже полукругом выстроившихся напротив и с мирным любопытством взирающих на нас черными глазами.

Взглянув через раскрытую дверь внутрь жилища, я не заметила там ничего, кроме таких же лохматых свернутых одеял, лежащих у стен – ни стола, ни стула, ни кровати, ни хоть какого-нибудь предмета, привычного в человеческом жилье. Единственное окно, без стекла и рамы, сквозит прямоугольником синевы, и только сверху прикручено веревкой брезентовое полотнище, – нижний край его перекидывают наружу во время песчаных вихрей или дождей. Стекла и не нужны летом, при пятидесятиградусной жаре в помещении, но зимой, когда в горах выпадает снег, и туристам нравится фотографировать монастырь на снежном фоне, – чем согреваются бедуины?

На подносе в стаканчиках, скорее, рюмках без ножек, нам подали темный напиток: то ли жидкий сладкий кофе, то ли чай, – сахарная сладость забивает вкус самого напитка: говорят, бедуины очень любят сахар и явно им злоупотребляют: у многих взрослых и детей черные зубы. Весь стаканчик на три глотка, но пьем мы долго, изредка перебрасываясь словами; говорит, преимущественно, наш проводник – абуна, очень довольный своей ролью, поочередно обращаясь то к гостям, то к хозяйкам, которых теперь стало трое. Исполняется некий ритуал гостеприимства, в котором в данном случае пища не призвана играть какую-либо заметную роль.

Источник: Русская служба BBC

Мать Арсения, молодая гречанка с высоким лбом и чистым лицом, оживленно рассказывает отцу Илие о своем монастыре, где она пока одна.

Мирно сидит у стены Владыка Дамиан, подносит к губам крохотный стаканчик, ничем не выделяясь в общем разговоре, кроме, разве что, внутренней тишины на фоне некоторого оживления. И эта непритязательность и простота удивительны в архиепископе древней автономной Церкви, простирающейся на шестьдесят тысяч квадратных километров, лице столь же значительном, как восточные патриархи.

На прощание Владыка фотографирует детей и женщин, и это вызывает большое оживление. Каждая хозяйка получает что-то из рук отца Михаила, и всех детей оделяет он потертыми египетскими фунтами, – нигде не случалось мне видеть таких потертых денег, как в египетских поселках: можно подумать, что лет двадцать их донашивали в городах, прежде чем они стали служить для бедуинов знаками тленных ценностей.

Источники:

http://www.time.kg/todaynews/184497-sobesednik-moiseya-na-sinae-chto-za-slovo-iz-4-bukv.html
http://pravoslavie.ru/101629.html
http://jesus-portal.ru/life/blogs/nevecherniy-svet/palomnichestvo-na-sinay-glava-4/