Мелочи архиерейской жизни. Мелочи архиерейской жизни (почти по Лескову)

Мелочи архиерейской жизни. Мелочи архиерейской жизни (почти по Лескову)

У нас вы можете бесплатно скачать произведения по классической литературе в удобном файле-архиве, далее его можно распаковать и читать в любом текстовом редакторе, как на компьютере, так и на любом гаджете или “читалке”.

Мы собрали лучших писателей русской классической литературы, таких как:

• Александр Пушкин
• Лев Толстой
• Михаил Лермонтов
• Сергей Есенин
• Федор достоевский
• Александр Островский

. и многих других известнейших авторов написавших популярные произведения русской классической литературы.

Все материалы проверены антивирусной программой. Также мы будем пополнять нашу коллекцию по классической литературе новыми произведениями известных авторов, а возможно, и добавим новых авторов. Приятного прочтения!

Русский писатель (9 (21) августа 1871 — 12 сентября 1919)

Руусский поэт, драматург (20 августа (1 сентября) 1855 — 30 ноября (13 декабря) 1909)

Русский поэт (15 (27) ноября 1840 (1841?) — 17 (29) августа 1893)

Русский поэт, писатель (11 (23) июня 1889 — 5 марта 1966)

Поэт-символист (3 [15] июня 1867 — 23 декабря 1942)

Русский поэт (19 февраля [2 марта] 1800 — 29 июня [11 июля] 1844)

Русский поэт (18 (29) мая 1787 — 7 (19) июня 1855)

Русский писатель, поэт (14 (26) октября 1880 — 8 января 1934)

Русский поэт. (16 (28) ноября 1880 — 7 августа 1921)

Русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, историк. (1 (13) декабря 1873 — 9 октября 1924)

Русский писатель, поэт (10 (22) октября 1870 — 8 ноября 1953)

Русский поэт, художник (16 [28] мая 1877 — 11 августа 1932)

Русская поэтесса, писательница (8 [20] ноября 1869 — 9 сентября 1945)

Русский прозаик, драматург, поэт, критик и публицист. (20 марта (1 апреля) 1809 — 21 февраля (4 марта) 1852)

Русский писатель, прозаик, драматург (16 (28) марта 1868 — 18 июня 1936)

Русский драматург, поэт, дипломат и композитор. (4 (15) января 1795 — 30 января (11 февраля) 1829)

Русский поэт (16 [28] июля 1822 — 25 сентября [7 октября] 1864)

Русский писатель-прозаик (11 августа [23 августа] 1880 — 8 июля 1932)

Русский поэт (3 (15) апреля 1886 — август 1921)

Генерал-лейтенант, участник Отечественной войны 1812 года, русский поэт (16 (27) июля 1784 — 22 апреля (4 мая) 1839)

Русский поэт (3 (14) июля 1743 — 8 (20) июля 1816)

Русский писатель, мыслитель. (30 октября (11 ноября) 1821 — 28 января (9 февраля) 1881)

Русский поэт. (21 сентября (3 октября) 1895 — 28 декабря 1925)

Русский поэт, критик, переводчик. (29 января (9 февраля) 1783 — 12 апреля (24 апреля) 1852)

Русский поэт, прозаик (29 октября (10 ноября) 1894 — 26 августа 1958)

Русский литератор (1 (12) декабря 1766 — 22 мая (3 июня) 1826)

Русский поэт (10 (22) октября 1884 — 23 и 25 октября 1937)

Русский поэт, баснописец (2 (13) февраля 1769 — 9 (21) ноября 1844)

Русский поэт (6 (18) октября 1872 — 1 марта 1936)

Русский писатель (26 августа (7 сентября) 1870 — 25 августа 1938)

Русский поэт, прозаик, драматург. (3 (15) октября 1814 — 15 (27) июля 1841)

Русский писатель (4 (16) февраля 1831 — 21 февраля (5 марта) 1895)

Русская поэтесса (19 ноября [1 декабря] 1869 — 27 августа [9 сентября] 1905)

Русский поэт (23 мая (4 июня) 1821 — 8 (20) марта 1897)

Русский поэт, прозаик (3 (15) января 1891 — 27 декабря 1938)

Русский советский поэт (7 [19] июля 1893 — 14 апреля 1930)

Русский поэт (26 декабря 1862 — 31 января 1887)

Русский поэт, писатель, публицист. (28 ноября (10 декабря) 1821 — 27 декабря 1877 (8 января 1878)

Русский драматург. (31 марта (12 апреля) 1823 — 2 (14) июня 1886)

Русский писатель, поэт (29 января [10 февраля] 1890 — 30 мая 1960)

Русский поэт, драматург и прозаик. (26 мая (6 июня) 1799 — 29 января (10 февраля) 1837)

Русский поэт, общественный деятель, декабрист (18 сентября (29 сентября) 1795 — 13 (25) июля 1826)

Русский писатель. (15 (27) января 1826 — 28 апреля (10 мая) 1889)

Русский поэт (4 мая (16 мая н.ст.) 1887 — 20 декабря 1941)

Русский поэт и писатель (26 июля [7 августа] 1837 — 25 сентября [8 октября] 1904)

Русский поэт (16 [28] января 1853 — 31 июля [13 августа] 1900)

Русский поэт, писатель и драматург (17 февраля (1 марта) 1863, — 5 декабря 1927)

Русский писатель, поэт, драматург. (24 августа (5 сентября) 1817 — 28 сентября (10 октября) 1875 )

Русский писатель, мыслитель. (28 августа (9 сентября) 1828 — 7 (20) ноября 1910)

Русский писатель, поэт. (28 октября (9 ноября) 1818 — 22 августа (3 сентября) 1883)

Русский поэт, дипломат, публицист (23 ноября (5 декабря) 1803 — 15 (27) июля 1873)

Русский поэт, переводчик и мемуарист. (23 ноября (5 декабря) 1820 — 21 ноября (3 декабря) 1892, Москва)

Русский поэт (28 октября (9 ноября) 1885 — 28 июня 1922)

Русский поэт (16 (28) мая 1886 — 14 июня 1939)

Русский поэт, прозаик (26 сентября (8 октября) 1892 — 31 августа 1941)

Русский философ. (27 мая (7 июня) 1794 — 14 (26) апреля 1856)

Русский поэт, прозаик (1 (13) октября 1880 — 5 августа 1932)

Русский философ. (12 (24) июля 1828 — 17 (29) октября 1889)

Русский писатель, драматург. (29 января 1860 — 15 июля 1904)

Русский писатель, поэт (19 [31] марта 1882 — 28 октября 1969)

Мучительный дар
читают сейчас

Колодники
читают сейчас

Дым
читают сейчас

Ревизор
читают сейчас

Укротитель зверей
читают сейчас

Мор Зверей
читают сейчас

За гробом
читают сейчас

Их образ жизни
читают сейчас

Моя мечта
1 минуту назад

Что я буду думать.
1 минуту назад

Мелочи архиерейской жизни (почти по Лескову)

Выросшие в интеллигентных московских семьях, между книжных полок, сведущие в психоанализе и греческой мифологии, мы постыдно мало знали о русской Церкви, о её жизни, устройстве и внутреннем правиле. Крещёные взрослыми, мы усвоили, что есть “службы” и “батюшки”, и, кажется, над ними – непонятные торжественные начальники, которые изредка попадались на глаза на коллективных снимках в “Журнале московской Патриархии”. Но словосочетание “Его Высокопреосвященство” вызывало только одну ассоциацию: кардинал Ришелье. Ну, ещё этот, как там его – “. я верил в вас, как в Бога, а вы лгали мне всю жизнь. ” Монтанелли из “Овода”, величественный, слезливый и малодушный.

Правда, некоторым из моих приятелей везло: их пути невесть как пересекались с загадочным церковным миром, всё больше по части гуманитарной науки, реставрации икон или охраны памятников архитектуры. Мой друг, ещё будучи мальчишкой, дразнил своих несчастных родителей-атеистов; отправляясь в школу, он инструктировал испуганную мать:

– Если по телефону будет спрашивать меня низкий мужской голос, пожалуйста, отвечай: “Ваше Высокопреосвященство, он на уроках, будет после трёх”.

Ещё через несколько лет, на закате маразматической безбожной власти, другой мой друг подрабатывал, сопровождая в качестве фотографа архиереев в поездке по епархии. Как легко это выговаривать сегодня – “поездка по епархии”! А тогда само выражение казалось какой-то умышленной имитацией давно минувшего, наподобие сегодняшних реконструкций исторических битв на Куликовом или Бородинском поле. Я совсем не мог представить себе его быта в окружении этих особенных людей, с их своеобразной архаичной речью и тысячелетним этикетом.

Отчасти помогали байки, которые после возвращения привычно предлагались на кухне вниманию благодарной аудитории, под чаёк или болгарское красное.

Вернувшись после очередной поездки, мой приятель объявился у меня без особых предупреждений, оседлал шаткую табуретку румынского производства, непременную деталь тогдашнего кухонного интерьера, и угостил меня славной историей вполне в лесковском духе, но с некоторой поправкой на социалистическое убожество декораций.

– Представляешь, – рассказывал он, – в один бедный деревенский храм должен был пожаловать правящий епископ, на престольный праздник. Настоятель схватился за голову: приход – нищий, денег на достойный архиерея обед взять совершенно негде. Местные бабушки, помогающие в алтаре, надоумили: “А давай мы, батюшка, приготовим холодненького клюквенного морсу! Лето – жаркое, владыка – пожилой; после службы захочет пить – а мы тут как тут со своим морсом, добавим пирожков с картошкой, вроде и пообедал!” Хитроумный план был с благодарностью утверждён. Но, как говорится, никакое доброе дело не бывает без искушения: кинулись бабки, а как на грех – ни у кого в деревне не осталось клюквы! и собирать – рано. Насилу нашли у одной рабы Божьей брусники, и сами себя утешили: “Из брусники ещё и лучше морс, полезнее, и жажду лучше утоляет!”. Меж тем грозный архипастырь приехал, совершил праздничное служение, и, как и было предумышлено, захотелось ему пить. Тут отец настоятель, как фокусник: а не желаете ли, Владыко, холодненького клюквенного морсу? Владыка благосклонно кивнул: охотно, отчего же. Явились старушки в белых праздничных платочках и с запотевшим кувшином. Налили на пробу половинку гранёного стаканчика. Преосвященный выпил, промокнул усы и бороду и великодушно заметил: “Хорош у тебя морс, батюшка. Только он – не клюквенный, брусничный”. Батюшка расцвёл от похвалы – и, на радостях совершенно утратив осторожность, взялся спорить: “Да нет, Владыко, вам показалось, самый что ни наесть клюквенный!” Владыка возмутился: “Что ж я, клюквы от брусники не отличу?” Упёрся и батюшка: “Ну, бывает, попутаешь. но морс-то – клюквенный!” – “Нет, брусничный!” – “Да нет же, клюквенный!” Слово за слово – повздорили всерьёз, архиерей уехал в гневе – и спустя малое время за мелкий проступок снял попа с прихода! Во какие бывают архиереи!

Посмеялись. Хороша была история! И где-то в глубинах памяти отзывалась читанным, давно утраченным. Жаль, что пустить её в обращение, по закону круговорота воды в природе, долго не представлялось случая: всё-таки тема и герои специфические, да и не хотелось выставлять на глумление посторонних то, что уже начинало ощущаться как своё, глубоко-личное, почти семейное.

Но случай представился. Удивительным стечением обстоятельств через год с небольшим – и впервые в жизни! – я оказался за архиерейским столом, в гостях у самого настоящего, грозного, с орлиным взглядом из-под мохнатых бровей Владыки, правящего едва ли не самой славной нашей епархией. Я был молод и глуп, и мне казалось, что в столь необычном обществе необходимо блеснуть остроумием, и непременно на тему церковной жизни. А знание этой жизни, как уже говорилось, оставляло желать. Тут и всплыла в памяти забавная история про клюквенный морс!

– Вы не представляете, Владыка, – начал я при всеобщем благосклонном внимании, – какие удивительные бывают архиереи! Такие характеры, прямо лесковские. вот один, объезжая епархию, должен был заехать на престольный праздник в самый дальний и бедный приход.

Все замолчали и повернули головы в мою сторону. Всё-таки я, с моим московским апломбом и навыками застольного болтуна, был для собравшихся не меньшей диковинкой, чем они для меня. Никем не перебиваемый, я вдохновенно летел вперёд по извилистой дорожке своей истории, не обращая внимания на нараставшее вокруг меня грозовое напряжение. Иподиаконы беззвучно положили вилки и смотрели на меня во все глаза, точно пытаясь внушить какую-то мысль. А сидящий во главе стола седобородый старец глядел прямо перед собой, и по его шее и щекам, поднимаясь из-за ворота подрясника, расползались красные пятна. Но, увлечённый, как это бывает у бездарных артистов, звуком собственного голоса, я, ничего не замечая, от души веселился, пытаясь заразить своим весельем сотрапезников, и завершил свою байку, повторив то, с чего начинал:

– Бывают же такие архиереи!! представляете?!

Над столом повисло густое молчание, только слышно было тяжёлое дыхание Владыки. Епархиальные клирики смотрели на меня во все глаза, как будто запоминая на прощанье. Лишь сосватавший меня архиерею чернобородый иподьякон из числа моих московских знакомых сидел, не поднимая глаз. Подававшая еду женщина в чёрном, с трагическим лицом неподвижно стоявшая у стены, ожила и неслышно вышла, не желая присутствовать при дальнейшем. И только тогда, запоздало приводя меня в чувство, раздался хриплый голос архипастыря:

– Всё было не так!

Господи, потщися, погибаю – мелькнули у меня в голове неведомо откуда всплывшие слова.

Милосердная память не сохранила подробностей окончания этого вечера. Кое-как я дождался благодарственной молитвы, выбрался из-за стола, подошёл за благословением на дорогу к утомлённому долгим застольем Владыке и оказался на высоком крыльце епархиального дома, пытаясь понять: показалось мне, что Преосвященный, благословляя меня, мне подмигнул, или это было бесовским наваждением, галлюцинацией на нервной почве? Между прочим замечу, что проект мой, ради которого я оказался в тот вечер за архиерейским столом, почему-то так и не получил продолжения.

Но самое удивительное, что на этом дело не кончилось, и ужасная неловкость моего выездного выступления не отбила у меня охоту рассказывать байки из церковной жизни!

В недолгих днях после моего возвращения собрались у меня за столом близкие и любимые друзья, священники, в их числе и один приезжий, недавно лишившийся прихода – и потому особо опекаемый нами, как всякий болящий или жертва несправедливости. Беседа за столом шла самая весёлая, непринуждённая; батюшки, все как один – отличные рассказчики, щеголяли поповскими байками и сценками из жизни своих приходов – только успевай запоминать! Но и я, в качестве хозяина, счёл необходимым внести свою лепту в духовное пиршество, усладить гостей отменным анекдотом.

– Представляете, как я тут опозорился? – обратился я к собравшимся. – Оказался я, волею случая, за столом одного почтенного и уважаемого архиерея; и, желая поддержать разговор “о церковном”, стал рассказывать историю про некоего незадачливого батю.

Второй раз за месяц прозвучала славная поэма про клюквенный морс, и вновь была встречена напряжённым молчанием. Более всех напрягся приезжий батюшка. Дождавшись, когда я наконец заткнулся, кое-как добравшись до финала, он с довольно напряжённой усмешкой произнёс:

– У вас удивительная способность предлагать эту историю её действующим лицам. Только вот. всё было не так!

И под весёлые комментарии собратьев по сану он стал, запинаясь, оправдываться и уверять, что та или другая ягода были совсем не при чём, что причиной архиерейского гнева послужили застарелые и накопившиеся разногласия, а стаканчик морса просто явился, поистине, последней каплей.

А в моём сознании в эти минуты, сквозь стыд и смятение, забрезжила одна утешительная мысль: что глубокое почитание матери-Церкви, Её страшной, учительной и высокой истории, Её повседневного служения и спасительных трудов, не исключает и маленьких открытий и заблуждений взросления, обретаемого вместе с синяками и шишками опыта жизни в общине. И байки, словечки и анекдоты, перчинками попадающие в повседневные разговоры, становятся новой, дополнительной краской радостной принадлежности к соборной семье, “одна треть которой в земле, а другая – на небе. ” Всё это лишь бубенцы и погремушки счастья – счастья жить на своей земле, в златоглавом городе белых и красных храмов, и, просыпаясь по праздникам от колокольного звона, понимать, что зовут именно тебя. Счастья быть православным.

Алексей Пищулин
Радонеж – 16.10.2009.

Николай Лесков – Мелочи архиерейской жизни

Николай Лесков – Мелочи архиерейской жизни краткое содержание

Мелочи архиерейской жизни – читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Мелочи архиерейской жизни

(Картинки с натуры)

Нет ни одного государства, в котором бы не находились превосходные мужи во всяком роде, но, к сожалению, каждый человек собственному своему взору величайшей важности кажется предметом.

(«Народная гордость», Москва, 1788 г.)

Предисловие к первому изданию

В течение 1878 года русскою печатью сообщено очень много интересных и характерных анекдотов о некоторых из наших архиереев. Значительная доля этих рассказов так невероятна, что человек, незнакомый с епархиальною практикою, легко мог принять их за вымысел; но для людей, знакомых с клировою жизнью, они имеют совсем другое значение. Нет сомнения, что это не чьи-либо измышления, а настоящая, живая правда, списанная с натуры, и притом отнюдь не со злою целью.

Сведущим людям известно, что среди наших «владык» никогда не оскудевала непосредственность, – это не подлежит ни малейшему сомнению, и с этой точки зрения рассказы ничего не открыли нового, но досадно, что они остановились, показав, как будто умышленно, только одну сторону этих интересных нравов, выработавшихся под особенными условиями оригинальной исключительности положения русского архиерея, и скрыли многие другие стороны архиерейской жизни.

Невозможно согласиться, будто все странности, которые рассказываются об архиереях, напущены ими на себя произвольно, и я хочу попробовать сказать кое-что в защиту наших владык, которые не находят себе иных защитников, кроме узких и односторонних людей, почитающих всякую речь о епископах за оскорбление их достоинству.

Из моего житейского опыта я имел возможность не раз убеждаться, что наши владыки, и даже самые непосредственнейшие из них, по своим оригинальностям, отнюдь не так нечувствительны и недоступны воздействиям общества, как это представляют корреспонденты. Об этом я и хочу рассказать кое-что, в тех целях, чтобы отнять у некоторых обличений их очевидную односторонность, сваливающую непосредственно все дело на одних владык и не обращающую ни малейшего внимания на их положение и на отношение к ним самого общества. По моему мнению, наше общество должно понести на себе самом хоть долю укоризн, адресуемых архиереям.

Как бы это кому ни показалось парадоксальным, однако прошу внимания к тем примерам, которые приведу в доказательство моих положений.

Первый русский архиерей, которого я знал, был орловский – Никодим. У нас в доме стали упоминать его имя по тому случаю, что он сдал в рекруты сына бедной сестры моего отца. Отец мой, человек решительного и смелого характера, поехал к нему и в собственном его архиерейском доме разделался с ним очень сурово… Дальнейших последствий это не имело.

В доме у нас не любили черного духовенства вообще, а архиереев в особенности. Я их просто боялся, вероятно потому, что долго помнил страшный гнев отца на Никодима и пугавшее меня заверение моей няньки, будто «архиереи Христа распяли». Христа же меня научили любить с детства.

Первый архиерей, которого я узнал лично, был Смарагд Крижановский, во время его управления орловскою епархиею.

Это воспоминание относится к самым ранним годам моего отрочества, когда я, обучаясь в орловской гимназии, постоянно слышал рассказы о деяниях этого владыки и его секретаря, «ужасного Бруевича».

Сведения мои об этих лицах были довольно разносторонние, потому что, по несколько исключительному моему семейному положению, я в то время вращался в двух противоположных кругах орловского общества. По отцу моему, происходившему из духовного звания, я бывал у некоторых орловских духовных и хаживал иногда по праздникам в монастырскую слободку, где проживали ставленники и томившиеся в чаянии «владычного суда» подначальные. У родственников же с материной стороны, принадлежавших к тогдашнему губернскому «свету», я видал губернатора, князя Петра Ивановича Трубецкого, который терпеть не мог Смарагда и находил неутолимое удовольствие везде его ругать. Князь Трубецкой постоянно называл Смарагда не иначе, как «козлом», а Смарагд в отместку величал князя «петухом».

Впоследствии я много раз замечал, что очень многие генералы любят называть архиереев «козлами», а архиереи тоже, в свою очередь, зовут генералов «петухами».

Вероятно, это почему-нибудь так следует.

Губернатор князь Трубецкой и епископ Смарагд невзлюбили друг друга с первой встречи и считали долгом враждовать между собою во все время своего совместного служения в Орле, где по этому случаю насчет их ссор и пререканий ходило много рассказов, по большей части, однако же, или совсем неверных, или по крайней мере сильно преувеличенных. Таков, например, повсеместно с несомненною достоверностью рассказываемый анекдот о том, как епископ Смарагд будто бы ходил с хоругвями под звон колоколов на съезжую посещать священника, взятого по распоряжению князя Трубецкого в часть ночным обходом в то время, как этот священник шел с дароносицею к больному.

На самом деле такого происшествия в Орле вовсе не было. Многие говорят, что оно было будто бы в Саратове или в Рязани, где тоже епископствовал и тоже ссорился преосвященный Смарагд, но немудрено, что и там этого не было. Несомненно одно, что Смарагд терпеть не мог князя Петра Ивановича Трубецкого и еще более его супругу, княгиню Трубецкую, урожденную Витгенштейн, которую он, кажется не без основания, звал «буесловною немкою». Этой энергической даме Смарагд оказывал замечательные грубости, в том числе раз при мне сделал ей в церкви такое резкое и оскорбительное замечание, что это ужаснуло орловцев. Но княгиня снесла и ответить Смарагду не сумела.

Епископ Смарагд был человек раздражительный и резкий, и если ходящие о его распрях с губернаторами анекдоты не всегда фактически верны, то все они в самом сочинении своем верно изображают характер ссорившихся сановников и общественное о них представление. Князь Петр Иванович Трубецкой во всех этих анекдотах представляется человеком заносчивым, мелочным и бестактным. О нем говорили, что он «петушится», – топорщит перья и брыкает шпорою во что попало, а покойный Смарагд «козляковал». Он действовал с расчетом: он, бывало, некое время посматривает на петушка и даже бородой не тряхнет, но чуть тот не поостережется и выступит за ограду, он его в ту же минуту боднет и назад на его насест перекинет.

В кружках орловского общества, которое не любило ни князя Трубецкого, ни епископа Смарагда, последний все-таки пользовался лучшим вниманием. В нем ценили по крайней мере его ум и его «неуемность». О нем говорили:

Источники:

http://lit-classic.ru/index.php?fid=1&sid=53&tid=6273
http://www.k-istine.ru/base_faith/piety/peity_pischulin.htm
http://libking.ru/books/prose-/prose-rus-classic/168814-nikolay-leskov-melochi-arhiereyskoy-zhizni.html