Игумен силуан туманов ноты. Но ведь это не единственная цель? Есть ли у певчих профессиональные духовные болезни

Музыка — это не главное

Не переживание, а смысл

— Отец Силуан, в чем смысл церковного композиторства? Если самое главное в богослужении — слово, зачем перегружать его сложными мелодиями?
— Да, самое главное в песнопении — передать святоотеческий текст. Но важно понимать, кому предлагается слушать эти песнопения. Помните, Петр Ильич Чайковский в горьком письме к Киевскому викарию, епископу Арсению (Стадницкому) жалуется, что богослужение в Киево-Печерской лавре вместе с ним покидала «целая толпа людей, судя по внешности, образованных, принадлежащих к высшим сословиям… это были господа, пришедшие в церковь не для молитвы, а для потехи. Они были довольны концертом и очень хвалили певчих и регента. Видно было, что только ради концерта они и пришли, и как только кончился он, — их потянуло из церкви». Конечно, для такой искушенной публики композиторы составляли разные гармонизации одного и того же текста: чтобы не было скучно.

— Но ведь это не единственная цель?
— Конечно, нет. Куда более важно то, что многие композиторы были верующими людьми и по-своему переживали молитвенный текст. Но чем дальше от церковной жизни композитор, тем размытее у него представление о том, как должно звучать песнопение. Например, когда Рахманинов писал свою Литургию, он обратился не в духовную академию и не к знакомому священнику, а к известному композитору Александру Кастальскому, чтобы тот просто прислал ему тексты, которые поются за богослужением. И в текст кондака Успению Богородицы «В молитвах неусыпающую Богородицу и в предстательствах непреложное упование» он вставил слово «миру» после «предстательствах». Лишнее слово, совершенно бессмысленное, ломающее всю грамматическую конструкцию текста. Гениальная музыка — и такая нелепость!

— Получается, даже шедевр может быть непригоден в богослужении. Каков же критерий отбора?
— Композитор должен не описывать свое переживание, а стремиться подчеркнуть священный текст.

— Есть ли сейчас такие композиторы?
— Конечно, и немало. Например, митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев), написавший ряд произведений камерного и ораториального жанра; митрополит Тульчинский и Брацлавский Ионафан (Елецких), который долгое время был руководителем семинарского хора в Санкт-Петербурге, талантливый и плодовитый композитор, теоретик богослужения. Еще — недавно скончавшийся архимандрит Матфей (Мормыль), эпохальная фигура: хотя некоторые профессиональные композиторы и хормейстеры относятся к его деятельности сдержанно, нельзя не признать, что он «воцерковил» партитуры, которые всегда считались легкомысленными и не особо молитвенными. Он так их исполнял, что они органично входили в полотно монастырского богослужения.

— Какой практический смысл дополнять уже сложившийся обиход новосочиненными песнопениями?
— Возможно, смысл — в попытке избежать монотонности в богослужении. Часто разные песнопения — мажорные, минорные, разной степени сложности, — подбираются с учетом праздничного дня или состава и возможностей хора. Тут и пригодятся сочинения разных композиторов — и новых в том числе.

— Чем вы как композитор руководствуетесь, сочиняя духовные произведения? Есть ли смысл сочинять новые мелодии для давно написанных тропарей и «канонична» ли это?
— Руководствуюсь, в первую очередь, необходимостью. Допустим, не хватает песнопений для определенного состава хора в определенном, редком музыкальном стиле — к примеру, исконном византийском. Меня просят написать эти песнопения. Если получается — предлагаю их певцам. Много музыки написал именно по заказам регентов, певцов, настоятелей храмов. Иногда бывает, что какая-нибудь мелодия не дает покоя. Тогда записываешь её на будущее — вдруг кому потом пригодится. Так как канонов, регламентирующих употребление композиторской музыки за богослужением, не существует, то и о каноничности говорить не приходится.

Повторение — мать учения

— Блаженный Августин в «Исповеди» рассуждает о пользе пения в храме: с одной стороны, оно отвлекает ум, с другой — помогает простолюдину воспринимать священный текст. Можно ли сказать, что музыка в Церкви — это то, что необходимо только новичку?
— В этом вопросе я с блаженным Августином не вполне согласен. Пение было неотъемлемой частью богослужения со времен Христа. Помните в Евангелии: «И, воспев, пошли на гору Елеонскую» (Мф. 26, 30)? И теперь в Церкви ничего не читается. Даже возгласы, даже «чтение» чтеца — это пение, напевание текста. Церковное пение, вообще, — это обращение к Богу, непосредственная связь с Ним. Но пение исполняется несовершенным человеком, страстным, поэтому всегда несет в себе и эмоциональную составляющую. Именно поэтому святые отцы, говоря о важности и нужности пения, всегда ограничивали его форму, определяли, что такие-то созвучия, такие-то мелодии являются чересчур страстными, чересчур отвлекающими от текста.

Почему в Православной Церкви не используются музыкальные инструменты в богослужении?
Церковь на Востоке на самом раннем этапе вполне сознательно отказалась от употребления музыкальных инструментов. Во-первых, по словам Григория Нисского, «тот, кто обучен музыке, но по телесному недостатку не имеет собственного голоса, желая показать свое мастерство, прибегает для напева к искусственным голосам — флейтам или лире… В звучании же человеческого голоса „как бы смешана музыка флейты и лиры, одновременно издающих согласованный звук”». То есть человеческий голос лучше, совершеннее любого инструмента. Во-вторых, музыка в церкви всегда воспринималась как нечто вспомогательное и вторичное по отношению к произносимым словам. Григорий Нисский говорил: «От музыкальных инструментов до слуха доходит лишь звучание, а в пении одновременно слышатся и мелодия напева, и членораздельные слова». В-третьих, наконец, в представлении христиан, обратившихся из язычества, музыкальные инструменты были прочно связаны с языческим культом и с той культурной традицией, которую они отвергли, став христианами.
Митрополит Иларион (Алфеев). Энциклопедия «Православие»

— Как исторически сложилось, что в храмах стали петь?
— В чтении некоторых текстов, например стихир, есть дидактический, воспитательный момент: нужно донести до молящегося смысл. И хоровое пение утвердилось в Церкви потому, что имело назидательный, практический смысл. После Миланского эдикта (письмо императоров Константина и Лициния, провозглашавшее религиозную терпимость на территории Римской империи — Прим. ред.) тысячи людей внезапно стали христианами, которые физически не могли пройти даже элементарную катехизацию. Для них единственным инструментом научения оставалось богослужение. Но как в огромных, вместительных базиликах, при отсутствии микрофонов, донести до всех богословский смысл песнопений? Ведь и слова чтеца, и те красивейшие молитвы, что читает предстоятель, могли слышать лишь стоявшие рядом. Вот для того, чтобы, по крайней мере, часть молитв услышали все присутствующие, и понадобился хор.

— Это как-то подтверждается современным уставом?
— Конечно. Возьмем службу Пасхи, пасхальный канон: первый лик поет «Воскресения день…», затем второй лик — и опять первый повторяет это песнопение. Чтобы до всех дошло! Может быть, это покажется унизительным по отношению к древнему человеку. Но, будем честны, и нашим современникам подчас требуется по несколько раз повторять одно и то же. Да и вся наша жизнь состоит из бесконечного повторения самому себе прописных истин.

Хор и все остальные

— Кто должен петь в храме — профессионалы или любители?
— Теоретически, все. Практически у нас есть разделение на хор и на «всех», зафиксированное в служебнике. Семнадцать лет назад я приехал в Мордовию и услышал, как местные бабушки поют «Верую» и «Отче наш». Это был почти оперный хор: бабушки своими сильными, рабочими голосами пели церковные тексты задорно и уверенно. Но уже через несколько лет эта традиция полностью пропала. В Мордовии, впрочем, также как и в Петербурге, народ поет очень вяло. И я не хочу, чтобы так вяло проходила вся Литургия.

— А в чем причина этой вялости?
— Люди просто разучились петь хором, ушла такая традиция. Кроме того, мало кто твердо знает слова церковных песнопений.

— Как организовать общенародное пение?
— А кто этим должен заниматься? Батюшкам некогда, да и не у каждого из них есть музыкальное образование и навыки хорового дирижера. На это способны единицы, и требовать, чтобы на всех приходах было общенародное пение, неправильно. Есть — хорошо, нет — устраивается хор из профессиональных певцов, которые аккуратно и красиво исполняют всё, что необходимо для богослужения. Хотя… я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что от имени верующих людей выступают на клиросе неверующие певцы, что мои искренние чувства передают люди, которым эти чувства совершенно безразличны.

— И что делать?
— Может быть, стоит сократить репертуар, упростить песнопения, но организовать хор из людей верующих, которые не будут скучать, зажевывать текст или петь что-то маловразумительное вместо стихир. Святой Григорий Нисский призывает читателя к тому, чтобы вся жизнь его была псалмом, «который не земными звуками… изглашается, но из горнего и небесного производит чистый и внятный звук». С древности к певчим предъявлялись очень серьезные канонические требования как к церковнослужителям. Певец, а тем более композитор, не должны жить, демонстративно нарушая заповеди Божии и нормы общечеловеческой морали.

— Есть ли у певчих профессиональные духовные болезни?
— Во-первых, привыкание к тексту, который изо дня в день многажды повторяется, «забалтывается», так что певчий забывает, о чем поет. Во-вторых, разговоры на клиросе во время богослужения. Только хор берет паузу — будь то проповедь или чтение Евангелия, — певцы садятся на лавочки и начинают разговаривать. Тут дело даже не в болтовне, а в том, что хористы воспринимают всё остальное богослужение как нечто менее важное, второстепенное. Они часто искренне недоумевают: «Почему батюшка затягивает службу? Что так долго? Кому всё это нужно?» И не понимают, что как раз именно их дело малозначимо в сравнении с тем, что совершается в алтаре.

К рок-литургии не готовы

— Возможны ли сегодня в духовном композиторстве какие-то новые жанры?
— Сложный вопрос. Православное богослужение в рок-стиле, например, пока немыслимо. Я не исключаю, что нечто подобное может появиться, если соберется община, состоящая преимущественно из рокеров, которые однажды поймут: «мы готовы». Церковь — не музей, и в ее истории различные музыкальные стили сменяли друг друга, — всё может измениться в будущем. Но сейчас я предпосылок к этому не вижу: нет композиторов, нет исполнителей и нет готовности священников и паствы к рок-литургии. Есть, например, отец Олег Скобля, поющий замечательные духовные песнопения в стиле «мягкого» рока, которые имеют назидательное значение, многим помогли найти путь ко Христу и укрепить свою веру. Но это не богослужебная музыка.

— Можно ли сказать, что один стиль церковной музыки чем-то лучше другого?
— Мы всегда должны помнить, ради чего совершается богослужение. Его центр — Литургия, Причастие. В той мере, в какой песнопения позволяют выстраиваться евхаристической общине на том или ином приходе, в той мере эти песнопения уместны и допустимы. Если люди, стоящие в храме, понимают, что они делают и в чем принимают участие, значит, звучащая в храме музыка для этого прихода подходит. Нравится барокко? Пожалуйста. «Московская» или «парижская школа»? Тоже неплохо! Если не устраивают «позолоченные финтифлюшки», и хочется чего-то строгого, напоминающего об эпохе святых отцов, можно выбрать древние, знаменные или византийские песнопения. Важно понять, какая задача приходом ставится. Если просто «сделать красиво», — тогда какая разница, что за музыка поется? Если цели более осмысленные — уже можно выбирать что-то соответствующее духу прихода. В целом важно, чтобы вся наша жизнь была благодарением, чтобы мы другими глазами смотрели на окружающий мир. А какая музыка нам в этом помогает — дело второстепенное.

Беседовал Тимур Щукин

Игумен Силуан (Туманов Александр Александрович) родился в 1971 году, в 1997 году пострижен в мантию и рукоположен в иеромонахи. Окончил Московскую духовную семинарию, Нижегородский государственный педагогический университет по специальности «теология», Московскую духовную академию. Аспирант Общецерковной аспирантуры имени святых Кирилла и Мефодия (Москва). Композитор, автор-составитель учебников по катехизису, литургике и эортологии, многочисленных статей и публикаций, автор нотного сборника «Сочинения и переложения для однородного хора» в 11-ти частях, содержащих, среди прочего, впервые положенные на музыку тексты богослужения на мордовском языке.

Всю музыку, которая звучит в наших храмах можно разделить на три вида.
1. Древняя музыка — византийские напевы, древнерусский знаменный распев разных видов (большой, малый, демественный), возникшие до XVII века.
2. Музыка эпохи барокко, классицизма, романтизма, родившаяся в России под влиянием западноевропейского искусства в XVII–XIX веках. Самые выдающиеся имена этой эпохи — М. Березовский, Д. Бортнянский, А. Ведель, С. Дегтярев, С. Давыдов.
3. «Новое направление» (конец XIX–XX век) — музыка, стремящаяся возродить звучание старинных мелодий в обработке, приближенной к звучанию русских народных песен. К композиторам этого направления относятся С. Смоленский, А. Кастальский, П. Чесноков, А. Гречанинов, А. Никольский, Вик. Калинников, Н. Данилин, Н. Голованов, К. Шведов, С. Рахманинов.

Игумен силуан туманов ноты. Но ведь это не единственная цель? Есть ли у певчих профессиональные духовные болезни

Композитор и регент игумен Силуан (Туманов) говорит о проблемах современной церковной музыки с увлечением, чувствуется, что интервью для него – еще один повод поделиться своими повседневными размышлениями. Сочинения его исполняются и записываются в студиях церковными хорами, по светским меркам это можно назвать успехом. Но для отца Силуана важнее не востребованность его музыки сама по себе, а ее соответствие духу православного богослужения. Впрочем, так же он привык относиться к любой церковной музыке еще со времен своей учебы в Московской духовной семинарии. В преддверии первого Международного съезда регентов и певчих Русской Православной Церкви портал «Приходы» продолжает рассказывать о тех, кто в наше время продолжает традицию клиросного пения.

– Музыкой я начал заниматься еще до воцерковления. Еще в подростковом возрасте у меня началось увлечение классической музыкой. Почему – не знаю. Так называемая популярная музыка меня никогда не привлекала. Что же касается классической музыки, то в 12-13 лет, несмотря на мою нецерковность, у меня было большое желание слушать мессы, реквиемы, «Всенощное бдение» Рахманинова и так далее, то есть плотные хоровые полотна.

Я стал заниматься в музыкальной студии в Подмосковье, проучился там шесть лет; для диплома надо было семь лет учиться, но у меня седьмой год уже пришелся на армию. Были даже первые опусы, сочиненные во время учебы в музыкальной студии, но это все несерьезно. После службы в армии я поступил в Московскую духовную семинарию, и меня назначили в хор к отцу Никифору (Кирзину), очень талантливому регенту, музыканту, композитору.

Как появились Ваши «Сочинения и переложения для однородного хора»?

– Так получилось, что меня назначили регентом одного из будничных хоров, а ребята подобрались довольно умелые, для них не было большой проблемой что-то хорошо спеть. Проблема возникла, когда мы спели весь репертуар и захотелось чего-то нового. Мы учились в такое время, когда стало возможно ознакомиться с музыкальными традициями Сербии, Болгарии, Греции, с византийской музыкальной культурой. Ребята стали просить меня принести какие-то новые ноты. А в библиотеке – либо то, что мы уже спели, либо какие-то очень сложные партитуры, которые были явно не по силам нашему семинарскому хору. И тогда я задал сам себе вопрос, что сам хочу услышать на клиросе. Так постепенно начал писать церковную музыку – к настоящему моменту это двенадцать томов.

У нас, то есть у многих тогдашних студентов семинарии, было единомыслие во взгляде на церковную музыку: она должна быть торжественной, величественной, молитвенной, но не развлекающей. Был такой юношеский максимализм: берешь партитуру, видишь там несколько «вертлявых» нот – и все, это уже не то. Образцами для нас были архимандрит Матфей (Мормыль), который скончался в 2009-м году – великий музыкант, теоретик и практик, фигура, еще не получившая в Русской Православной Церкви должной оценки, и диакон отец Сергий Трубачев, который, не побоюсь громких эпитетов, сочетал великолепную музыкальность с личной праведностью, он черпал вдохновение в творчестве Кастальского, Смоленского, композиторов эпохи русского Возрождения. Но если взять партитуры того же Кастальского, то там очень сложные музыкальные полотна. И приходилось создавать что-то в духе тех произведений, но технически более простое.

Подавляющее большинство моих сочинений четырехголосные, чтобы их мог исполнить квартет. А квартет – это естественное состояние большинства клиросов в русской Церкви. Естественно, при этом вырабатывается особый взгляд на происходящее: почему именно такие созвучия, а не иные, и так далее.

Очень важным моментом в этом плане было принятие мной священного сана. Человек по-разному воспринимает богослужебное пение, стоя на клиросе или в храме, но когда священник служит под эту музыку – это еще одно восприятие: начинаешь понимать, что вот эти созвучия уместны для данного священнодействия, а вот эти совершенно не годятся. Господь милостив, и мне удалось этот вопрос для себя со всех сторон исследовать.

Вы сочиняете потому, что надо, или потому, что Вам хочется?

– И так, и так. В первую очередь, конечно же, потому, что надо. В 90-е годы было очень мало партитур, которые можно исполнить однородным хором. А потом у меня появлялись какие-то идеи, звукосочетания, которые казалось важным ввести в обиход. Слава Богу, это получается – мне регулярно присылают сообщения, что то или иное произведение было исполнено на том или ином клиросе. Значит, эти созвучия вошли в молитвенную практику Церкви. А это самое главное. Если на Святой горе Афон в монастыре святого великомученика Пантелеимона лежат мои ноты, значит, моя музыка воспринята и Царицей Небесной, и Святой горой. Что не повод для гордыни, а повод для радости.

В каждом храме, если он не только что открылся, есть сложившиеся традиции. Когда Вы приходите в новый храм в качестве регента, то сразу что-то меняете или сначала следуете тому, к чему люди уже привыкли?

– По молодости я был более импульсивен, резок в оценках. Тем не менее, везде, куда я приходил, я старался учитывать тот репертуар, который сложился до меня.

Какие профессиональные качества певчего наиболее важны?

– Надо прямо сказать: если мы, церковные музыканты, будем рассуждать только в категориях, какое произведение брать, поставленным или не поставленным голосом петь, то будем неизбежно оставаться в тупике. Необходимо понять, что такое православное богослужебное пение. В первую очередь это тексты, причем тексты, написанные не праздными людьми, а теми, кто имеет непосредственное отношение к молитвенной практике Православной Церкви, для кого молитва была делом всей жизни. Поэтому для тех, кто исполняет эти произведения, пение в храме должно быть также в какой-то мере делом жизни.

А делом жизни пение может быть тогда, когда оно не вступает в противоречие с нашей молитвенной практикой. И если у нас на клиросе будут стоять великолепные певцы, которые думают только о том, как бы после богослужения побежать в другой храм и там заработать, а потом побежать еще куда-то, то мы никогда не получим хор, звучащий молитвенно. Этот хор будет звучать красиво, профессионально, но не молитвенно.

Что такое молитвенность? Об этом надо говорить. Но это проще показать. Вот включишь сделанные в 50-е, 60-е, 70-е годы записи хора из Богоявленского Патриаршего собора в Елохове – за душу берет. Люди могли прямо сказать о Боге, о Церкви только на клиросе. Они были музыкально компетентны, выдавали качественный звук, но у них был еще и трепет в голосах, благоговение. Вот воспитание такого благоговения – на сегодня самая главная задача. Иначе, повторяю, мы будем блуждать в техническом тупике. Если церковный хор – это только собрание поющих профессионалов, то будет красивое пение, но молитвы не получится.

При этом мы, конечно же, должны помнить, что трудящийся достоин пропитания, и труд певцов должен достойно оплачиваться.

Можно ли простить певчему какие-то профессиональные слабости ради его воцерковленности, его молитвенного настроя?

– Церковный хор – это те прихожане храма, которые умеют хорошо петь. Если мы воспринимаем хор как сложившийся коллектив, призванный исполнять сложные полифонические произведения, то, конечно, певчим необходимы определенные навыки, без которых вообще нельзя говорить о каком-то хоре. Но очевидно, что поющие на клиросе люди должны быть прихожанами этого храма. К сожалению, во многих приходах сегодня хористы «покупаются» за деньги и ведут себя соответственно: если им предлагают большую сумму, они уходят в другой храм. Но это же делает богослужение разновидностью спектакля! Это же ужасно, когда Вы искренне молитесь, когда батюшка перед престолом искренне молится, а на клиросе стоят если не враги, то люди посторонние. И как бы они не имитировали христиан, они христианами не являются.

Вот эта имитация православного клироса – вероятно, самая большая беда. Как от нее уходить? Только менять взгляд на богослужение вообще и на участие хора в богослужении. Что такое служба? Это собрание христиан. Ради чего собираются христиане? Ради Причастия. То есть изначальная евхаристическая направленность богослужения уже диктует какие-то нормы, в том числе какие напевы использовать можно, а какие не нужно. Святые Отцы писали, что одни мелодии стоит использовать, а другие не стоит. Слушаешь, как эти мелодии звучат, – разница непонятна. Для современного уха это не имеет значения, а живущих тогда людей некоторые из тех мелодий отвлекали от совершения Евхаристии. Значит, и сегодня какие-то мелодии могут отвлекать нас. А какие? И будут ли мелодии, которые мы выберем для исполнения, одинаково хорошо восприниматься во всех приходах?

Мы живем в эпоху постмодерна, торжествующей эклектики – у нас в одном храме поются киевские напевы, в другом – знаменные, в третьем – Византия, в четвертом – произведения Архангельского, в пятом – только эпоха барокко и так далее. А в подавляющем большинстве храмов все это вообще перемешано. Плохо ли это? Да нет, нормально. Сейчас люди не живут в рамках одной парадигмы, а выбирают то, что хотят. Здесь много опасностей, «подводных камней». Но сегодня это так. И игнорировать это, по меньшей мере, неразумно.

Восприятие музыки каждым человеком очень индивидуально. Можно ли говорить, что такая-то мелодия вообще отвлекает, а такая-то не отвлекает?

– Совершенно верно, все люди разные – кого-то отвлекает, а кого-то – нет. Это во-первых. Во-вторых, важно, как исполнена та или иная мелодия. Вспомним снова хоры середины ХХ века – это живая молитва. Там репертуар вроде бы обычный, а состояние души особое. Мы можем услышать и знаменный распев, исполненный бездушно, не трогающий никак. Это ли ангельское пение? Это ли музыка людей, собравшихся в храме ради совместного прославления Бога?

Поэтому неизбежно мы приходим к выводу, что просто не существует удовлетворяющих всех формальных критериев, кроме самого основного – чтобы это был текст, созданный в традиции Православной Церкви. А музыка должна соответствовать нашей культурной эпохе.

Для подавляющего большинства молодых людей музыка в храме – это что-то устаревшее. Это музыкальные формы, которые не звучат в ушах подавляющего большинства наших современников. А что звучит? Рок, рэп… Вы мыслите литургию в стиле рэп? Я – нет. Но если бы сложилась христианская община, которая воспринимает только рок, почему бы не создать, используя канонический текст, музыкальную форму для этой общины? На первый взгляд, мысль скандальная. Но, с другой стороны, у нас существует музыка, написанная Стравинским, Гречаниновым и другими композиторами, которые совсем не боялись смелых музыкальных красок.

Недавно в переписке с одним благочестивым мирянином я столкнулся с тем, что он не видит проблемы, какая музыка исполняется за литургией. Как человек музыкально индифферентный, он отличает разве что какофонию от условно благородного звучания. Понятно, что на такое отношение к клиросу нельзя ориентироваться. Понимает человек музыкальные формы или не понимает – они должны создавать у него определенное настроение.

Станет ли для наших соотечественников такой музыкой знаменное пение – это вопрос, на который сейчас нельзя дать ответ. Мне лично ближе музыка Византии, я отдыхаю, когда слышу исон, мне легче вникнуть в тексты богослужебных песнопений. В Санкт-Петербурге есть чудесный храм – подворье Оптиной пустыни, там поют знаменный распев, но интонационно выше, чем обычно, и он звучит, как григорианский хорал. И это великолепное оживление храмового пространства. Храм перестает восприниматься как концертный зал. Это очень хороший молитвенный опыт, мне кажется, но слепо его копировать и использовать везде бесполезно. Во многих соборах сложилась традиция полифонического пения. Например, рекомендовать использовать знаменный распев в Николо-Богоявленском морском соборе было бы глупостью. Архитектура, внутреннее устройство храма говорит о необходимости использования других музыкальных форм.

Другой вопрос, что петь в храмах, построенных недавно и с новым взглядом на храмовую архитектуру, а таких довольно много. Ответ кажется очевидным – музыку современных композиторов. Но еще раз подчеркну: что бы мы ни выбирали для пения на клиросе, цель одна – собрать всех вокруг Чаши. И поэтому подбор репертуара в каждом случае должен происходить не сразу, это длительный процесс. Ведь то, что кажется молитвой, может молитвой не являться – этому учит православная аскетика. И на эти вопросы мы можем отвечать еще много десятилетий.

Важно, воспринимаем ли мы нашу православную культуру как соответствующую святоотеческим представлениям о молитве или как соответствующую нашим эстетическим критериям. Пока мы часто жертвуем святоотеческим представлением в угоду сложившейся эстетической практике. И музыка, родившаяся вне святоотеческой традиции, должна быть сегодня нами переосмыслена.

Как Вы относитесь к инославной духовной музыке?

– Она очень разная. В наш век секуляризма и даже релятивизма любое движение в сторону заповедей Христа надо поощрять. Поэтому христианская музыка самых разных направлений лично мною только приветствуется. Но сегодня многие католические композиторы сочиняют подчеркнуто примитивную музыку, чтобы она была легко исполняема прихожанами. А я все-таки считаю, что христианская музыка должна хотя бы немножечко человека приподнимать – не просто дать человеку возможность выразить себя такого, какой он есть, а дать ему понять, что он нуждается в преображении. Это процесс длиною в жизнь, но это необходимый процесс. А те современные католические произведения, которые я слышал, не дают человеку подняться, но дают почувствовать, на каком уровне он находится сейчас.

Поэтому я бы не торопился с далеко идущими выводами. Применительно к Православию могу сказать, что нам нужна музыка, возвышающая и оставляющая человека в пределах Церкви, чтобы его фантазия не разыгрывалась во время богослужения. А, например, музыка барокко дает много поводов для фантазий, для сопереживания звукам, которые идут вразрез с текстом. И это большая проблема для музыкантов.

Для Вас важно, чтобы появлялись аудиозаписи Вашей музыки?

– Лет десять назад это для меня было важным в плане какой-то самореализации. Сейчас приоритеты несколько поменялись. И для меня важно предложить эти музыкальные формы как можно большему количеству людей, чтобы они уже сами выбрали, годится это для них или нет, вдохновляет ли их моя музыка на молитву или нет. В конечном счете, именно это и есть главный критерий. Моя музыка – это пропаганда того музыкального стиля, который лично я считаю глубоко церковным и уместным в храме.

Церковь святых апостолов Петра и Павла

Журнал «Вода Живая»: № 11 (ноябрь) 2014Страницы: 24-26 Автор: Тимур Щукин Опубликовано:17 ноября 2014

Почему композитору не так просто написать церковные песнопения? Сегодня в храмах мы слышим всё те же мелодии, что и во времена Архангельского: пишется ли что-то новое? Каким образом могут появиться новые распевы в современном церковном обиходе? О сочинении духовной музыки, о том, какая музыка нужна в храме мы беседуем с председателем Издательского совета Санкт-Петербургской епархии, настоятелем храма святых апостолов Петра и Павла в Парголово, композитором игуменом Силуаном (Тумановым)

Не переживание, а смысл

— Отец Силуан, в чем смысл церковного композиторства? Если самое главное в богослужении — слово, зачем перегружать его сложными мелодиями?

— Да, самое главное в песнопении — передать святоотеческий текст. Но важно понимать, кому предлагается слушать эти песнопения. Помните, Петр Ильич Чайковский в горьком письме к Киевскому викарию, епископу Арсению (Стадницкому) жалуется, что богослужение в Киево-Печерской лавре вместе с ним покидала «целая толпа людей, судя по внешности, образованных, принадлежащих к высшим сословиям… это были господа, пришедшие в церковь не для молитвы, а для потехи. Они были довольны концертом и очень хвалили певчих и регента. Видно было, что только ради концерта они и пришли, и как только кончился он, — их потянуло из церкви». Конечно, для такой искушенной публики композиторы составляли разные гармонизации одного и того же текста: чтобы не было скучно.

— Но ведь это не единственная цель?

— Конечно, нет. Куда более важно то, что многие композиторы были верующими людьми и по-своему переживали молитвенный текст. Но чем дальше от церковной жизни композитор, тем размытее у него представление о том, как должно звучать песнопение. Например, когда Рахманинов писал свою Литургию, он обратился не в духовную академию и не к знакомому священнику, а к известному композитору Александру Кастальскому, чтобы тот просто прислал ему тексты, которые поются за богослужением. И в текст кондака Успению Богородицы «В молитвах неусыпающую Богородицу и в предстательствах непреложное упование» он вставил слово «миру» после «предстательствах». Лишнее слово, совершенно бессмысленное, ломающее всю грамматическую конструкцию текста. Гениальная музыка — и такая нелепость!

— Получается, даже шедевр может быть непригоден в богослужении. Каков же критерий отбора?

— Композитор должен не описывать свое переживание, а стремиться подчеркнуть священный текст.

— Есть ли сейчас такие композиторы?

— Конечно, и немало. Например, митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев), написавший ряд произведений камерного и ораториального жанра; митрополит Тульчинский и Брацлавский Ионафан (Елецких), который долгое время был руководителем семинарского хора в Санкт-Петербурге, талантливый и плодовитый композитор, теоретик богослужения. Еще — недавно скончавшийся архимандрит Матфей (Мормыль), эпохальная фигура: хотя некоторые профессиональные композиторы и хормейстеры относятся к его деятельности сдержанно, нельзя не признать, что он «воцерковил» партитуры, которые всегда считались легкомысленными и не особо молитвенными. Он так их исполнял, что они органично входили в полотно монастырского богослужения.

— Какой практический смысл дополнять уже сложившийся обиход новосочиненными песнопениями?

— Возможно, смысл — в попытке избежать монотонности в богослужении. Часто разные песнопения — мажорные, минорные, разной степени сложности, — подбираются с учетом праздничного дня или состава и возможностей хора. Тут и пригодятся сочинения разных композиторов — и новых в том числе.

— Чем вы как композитор руководствуетесь, сочиняя духовные произведения? Есть ли смысл сочинять новые мелодии для давно написанных тропарей и «канонична» ли это?

— Руководствуюсь, в первую очередь, необходимостью. Допустим, не хватает песнопений для определенного состава хора в определенном, редком музыкальном стиле — к примеру, исконном византийском. Меня просят написать эти песнопения. Если получается — предлагаю их певцам. Много музыки написал именно по заказам регентов, певцов, настоятелей храмов. Иногда бывает, что какая-нибудь мелодия не дает покоя. Тогда записываешь её на будущее — вдруг кому потом пригодится. Так как канонов, регламентирующих употребление композиторской музыки за богослужением, не существует, то и о каноничности говорить не приходится.

Повторение — мать учения

— Блаженный Августин в «Исповеди» рассуждает о пользе пения в храме: с одной стороны, оно отвлекает ум, с другой — помогает простолюдину воспринимать священный текст. Можно ли сказать, что музыка в Церкви — это то, что необходимо только новичку?

— В этом вопросе я с блаженным Августином не вполне согласен. Пение было неотъемлемой частью богослужения со времен Христа. Помните в Евангелии: «И, воспев, пошли на гору Елеонскую» (Мф. 26, 30)? И теперь в Церкви ничего не читается. Даже возгласы, даже «чтение» чтеца — это пение, напевание текста. Церковное пение, вообще, — это обращение к Богу, непосредственная связь с Ним. Но пение исполняется несовершенным человеком, страстным, поэтому всегда несет в себе и эмоциональную составляющую. Именно поэтому святые отцы, говоря о важности и нужности пения, всегда ограничивали его форму, определяли, что такие-то созвучия, такие-то мелодии являются чересчур страстными, чересчур отвлекающими от текста.

Почему в Православной Церкви не используются музыкальные инструменты в богослужении?

— Церковь на Востоке на самом раннем этапе вполне сознательно отказалась от употребления музыкальных инструментов. Во-первых, по словам Григория Нисского, «тот, кто обучен музыке, но по телесному недостатку не имеет собственного голоса, желая показать свое мастерство, прибегает для напева к искусственным голосам — флейтам или лире… В звучании же человеческого голоса „как бы смешана музыка флейты и лиры, одновременно издающих согласованный звук”». То есть человеческий голос лучше, совершеннее любого инструмента. Во-вторых, музыка в церкви всегда воспринималась как нечто вспомогательное и вторичное по отношению к произносимым словам. Григорий Нисский говорил: «От музыкальных инструментов до слуха доходит лишь звучание, а в пении одновременно слышатся и мелодия напева, и членораздельные слова». В-третьих, наконец, в представлении христиан, обратившихся из язычества, музыкальные инструменты были прочно связаны с языческим культом и с той культурной традицией, которую они отвергли, став христианами. Митрополит Иларион (Алфеев). Энциклопедия «Православие»

— Как исторически сложилось, что в храмах стали петь?

— В чтении некоторых текстов, например стихир, есть дидактический, воспитательный момент: нужно донести до молящегося смысл. И хоровое пение утвердилось в Церкви потому, что имело назидательный, практический смысл. После Миланского эдикта (письмо императоров Константина и Лициния, провозглашавшее религиозную терпимость на территории Римской империи — Прим. ред.) тысячи людей внезапно стали христианами, которые физически не могли пройти даже элементарную катехизацию. Для них единственным инструментом научения оставалось богослужение. Но как в огромных, вместительных базиликах, при отсутствии микрофонов, донести до всех богословский смысл песнопений? Ведь и слова чтеца, и те красивейшие молитвы, что читает предстоятель, могли слышать лишь стоявшие рядом. Вот для того, чтобы, по крайней мере, часть молитв услышали все присутствующие, и понадобился хор.

— Это как-то подтверждается современным уставом?

— Конечно. Возьмем службу Пасхи, пасхальный канон: первый лик поет «Воскресения день…», затем второй лик — и опять первый повторяет это песнопение. Чтобы до всех дошло! Может быть, это покажется унизительным по отношению к древнему человеку. Но, будем честны, и нашим современникам подчас требуется по несколько раз повторять одно и то же. Да и вся наша жизнь состоит из бесконечного повторения самому себе прописных истин.

Хор и все остальные

— Кто должен петь в храме — профессионалы или любители?

— Теоретически, все. Практически у нас есть разделение на хор и на «всех», зафиксированное в служебнике. Семнадцать лет назад я приехал в Мордовию и услышал, как местные бабушки поют «Верую» и «Отче наш». Это был почти оперный хор: бабушки своими сильными, рабочими голосами пели церковные тексты задорно и уверенно. Но уже через несколько лет эта традиция полностью пропала. В Мордовии, впрочем, также как и в Петербурге, народ поет очень вяло. И я не хочу, чтобы так вяло проходила вся Литургия.

— А в чем причина этой вялости?

— Люди просто разучились петь хором, ушла такая традиция. Кроме того, мало кто твердо знает слова церковных песнопений.

— Как организовать общенародное пение?

— А кто этим должен заниматься? Батюшкам некогда, да и не у каждого из них есть музыкальное образование и навыки хорового дирижера. На это способны единицы, и требовать, чтобы на всех приходах было общенародное пение, неправильно. Есть — хорошо, нет — устраивается хор из профессиональных певцов, которые аккуратно и красиво исполняют всё, что необходимо для богослужения. Хотя… я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что от имени верующих людей выступают на клиросе неверующие певцы, что мои искренние чувства передают люди, которым эти чувства совершенно безразличны.

— И что делать?

— Может быть, стоит сократить репертуар, упростить песнопения, но организовать хор из людей верующих, которые не будут скучать, зажевывать текст или петь что-то маловразумительное вместо стихир. Святой Григорий Нисский призывает читателя к тому, чтобы вся жизнь его была псалмом, «который не земными звуками… изглашается, но из горнего и небесного производит чистый и внятный звук». С древности к певчим предъявлялись очень серьезные канонические требования как к церковнослужителям. Певец, а тем более композитор, не должны жить, демонстративно нарушая заповеди Божии и нормы общечеловеческой морали.

— Есть ли у певчих профессиональные духовные болезни?

— Во-первых, привыкание к тексту, который изо дня в день многажды повторяется, «забалтывается», так что певчий забывает, о чем поет. Во-вторых, разговоры на клиросе во время богослужения. Только хор берет паузу — будь то проповедь или чтение Евангелия, — певцы садятся на лавочки и начинают разговаривать. Тут дело даже не в болтовне, а в том, что хористы воспринимают всё остальное богослужение как нечто менее важное, второстепенное. Они часто искренне недоумевают: «Почему батюшка затягивает службу? Что так долго? Кому всё это нужно?» И не понимают, что как раз именно их дело малозначимо в сравнении с тем, что совершается в алтаре.

К рок-литургии не готовы

— Возможны ли сегодня в духовном композиторстве какие-то новые жанры?

— Сложный вопрос. Православное богослужение в рок-стиле, например, пока немыслимо. Я не исключаю, что нечто подобное может появиться, если соберется община, состоящая преимущественно из рокеров, которые однажды поймут: «мы готовы». Церковь — не музей, и в ее истории различные музыкальные стили сменяли друг друга, — всё может измениться в будущем. Но сейчас я предпосылок к этому не вижу: нет композиторов, нет исполнителей и нет готовности священников и паствы к рок-литургии. Есть, например, отец Олег Скобля, поющий замечательные духовные песнопения в стиле «мягкого» рока, которые имеют назидательное значение, многим помогли найти путь ко Христу и укрепить свою веру. Но это не богослужебная музыка.

— Можно ли сказать, что один стиль церковной музыки чем-то лучше другого?

— Мы всегда должны помнить, ради чего совершается богослужение. Его центр — Литургия, Причастие. В той мере, в какой песнопения позволяют выстраиваться евхаристической общине на том или ином приходе, в той мере эти песнопения уместны и допустимы. Если люди, стоящие в храме, понимают, что они делают и в чем принимают участие, значит, звучащая в храме музыка для этого прихода подходит. Нравится барокко? Пожалуйста. «Московская» или «парижская школа»? Тоже неплохо! Если не устраивают «позолоченные финтифлюшки», и хочется чего-то строгого, напоминающего об эпохе святых отцов, можно выбрать древние, знаменные или византийские песнопения. Важно понять, какая задача приходом ставится. Если просто «сделать красиво», — тогда какая разница, что за музыка поется? Если цели более осмысленные — уже можно выбирать что-то соответствующее духу прихода. В целом важно, чтобы вся наша жизнь была благодарением, чтобы мы другими глазами смотрели на окружающий мир. А какая музыка нам в этом помогает — дело второстепенное.

Беседовал Тимур Щукин

Игумен Силуан (Туманов Александр Александрович) родился в 1971 году, в 1997 году пострижен в мантию и рукоположен в иеромонахи. Окончил Московскую духовную семинарию, Нижегородский государственный педагогический университет по специальности «теология», Московскую духовную академию. Аспирант Общецерковной аспирантуры имени святых Кирилла и Мефодия (Москва). Композитор, автор-составитель учебников по катехизису, литургике и эортологии, многочисленных статей и публикаций, автор нотного сборника «Сочинения и переложения для однородного хора» в 11-ти частях, содержащих, среди прочего, впервые положенные на музыку тексты богослужения на мордовском языке.

Всю музыку, которая звучит в наших храмах можно разделить на три вида. 1. Древняя музыка — византийские напевы, древнерусский знаменный распев разных видов (большой, малый, демественный), возникшие до XVII века. 2. Музыка эпохи барокко, классицизма, романтизма, родившаяся в России под влиянием западноевропейского искусства в XVII–XIX веках. Самые выдающиеся имена этой эпохи — М. Березовский, Д. Бортнянский, А. Ведель, С. Дегтярев, С. Давыдов. 3. «Новое направление» (конец XIX–XX век) — музыка, стремящаяся возродить звучание старинных мелодий в обработке, приближенной к звучанию русских народных песен. К композиторам этого направления относятся С. Смоленский, А. Кастальский, П. Чесноков, А. Гречанинов, А. Никольский, Вик. Калинников, Н. Данилин, Н. Голованов, К. Шведов, С. Рахманинов.

Источники:

http://aquaviva.ru/journal/muzyka-eto-ne-glavnoe
http://prichod.ru/opinions/27179/
http://petr-pavel.ru/publikatsii/aktualnyie-temyi/igumen-siluan-tumanov-muzyika-eto-ne-glavnoe.html