Беньямин вальтер. Книги онлайн
Содержание
Беньямин Вальтер. Книги онлайн
Вальтер Беньямин (нем. Walter Benjamin, 15 июля 1892, Берлин — 27 сентября 1940, Портбоу, Испания) — немецкий философ, теоретик культуры, эстетик, литературный критик, эссеист и переводчик.
Беньямин Вальтер испытал сильное влияние марксизма (который своеобразно сочетал с традиционным еврейским мистицизмом), примыкал к Франкфуртской школе в социологии искусства. Основная работа — «Произведение искусства в эпоху технической воспроизводимости»; ему принадлежит ставшая в наше время общераспространённой идея об ауре, которую теряет тиражируемый шедевр. Проводник французской культуры, переводил Марселя Пруста и Шарля Бодлера. Ряд работ (например, предвосхитившая исторический подход второй половины XX века книга «Берлинское детство в 1900 году») издан посмертно.
В 1917–1930 годах состоял в браке с Дорой Келлер. В декабре—январе 1926–1927 годов посетил Москву, где много писал, работал в архивах, встречался с Владимиром Маяковским, Бертольдом Брехтом. Свои впечатления, большей частью негативные, оставил в «Московском дневнике».
Будучи евреем, антифашистом и левым радикалом, после прихода к власти нацистов эмигрировал во Францию, откуда после оккупации Франции в 1940 собирался выехать через Испанию в США, уже эвакуировав туда большую часть архива. На пограничном пункте испанские власти, сотрудничавшие с гестапо, отказали группе беженцев, к которой принадлежал Беньямин, во въезде. Тогда философ в ночь с 27 на 28 сентября 1940 покончил жизнь самоубийством в гостинице «Hotel de Francia», отравившись морфином.
На другой день, под впечатлением от трагедии, испанцы пропустили всю группу (она благополучно добралась до Лиссабона 30 сентября), а через несколько дней вовсе сняли ограничения. Благодаря этому через испанскую границу смогла переправиться и единомышленница Беньямина Ханна Арендт, которая и перевезла в США его «Тезисы по философии истории». Некоторые исследователи сомневаются в его самоубийстве, указывая на то, что Беньямин уже был болен, и его смерть во сне могла стать результатом стресса. В качестве доказательства приводится тот факт, что Беньямин был похоронен на местном католическом кладбище по христианскому обряду, в котором отказывают самоубийцам.
Жизни и гибели Беньямина посвящён роман Бруно Арпайи (итал. Arpaia) «Ангел истории» (2001), опера Брайана Фернихоу «Тёмное время» (2004) и др.
Книги (10)
«Эта проза входит в число произведений Беньямина о начальном периоде эпохи модерна, над историей которого он трудился последние пятнадцать лет своей жизни, и представляет собой попытку писателя противопоставить нечто личное массивам материалов, уже собранных им для очерка о парижских уличных пассажах.
Исторические архетипы, которые Беньямин в этом очерке намеревался вывести из социально-прагматического и философского генезиса, неожиданно ярко выступили в “берлинской” книжке, проникнутой непосредственностью воспоминаний и скорбью о том невозвратимом, утраченном навсегда, что стало для автора аллегорией заката его собственной жизни» (Теодор Адорно).
Три классических эссе («Краткая история фотографии», «Париж — столица девятнадцатого столетия», «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»), объединенные темой перемен, происходящих в искусстве, когда оно из уникального становится массовым и тиражируемым.
Вальтер Беньямин предлагает посмотреть на этот процесс не с консервативных позиций, а, напротив, увидеть в его истоках новые формы социального бытования искусства, новую антропологию «массового зрителя» и новую коммуникативную функцию искусства в пространстве буржуазного мира.
Вальтер Беньямин признан одним из самых оригинальных и значительных мыслителей XIX и XX веков и одним из самых тонких аналитиков литературных и социальных явлений.
Собранные в этом томе литературно-критические и теоретико-литературные публикации Беньямина, представляющие калейдоскопическую картину современной автору литературной жизни, предлагаются русскому читателю.
Вальтер Беньямин — фигура примечательная даже для необычайного разнообразия немецкой интеллектуальной культуры XX века.
Начав с исследований, посвященных немецкому романтизму, Гёте и театру эпохи барокко, он занялся затем поисками закономерностей развития культуры, стремясь идти от конкретных, осязаемых явлений человеческой жизни, нередко совершенно простых и обыденных.
Комедии Чаплина, детские книги, бульварные газеты, старые фотографии или парижские пассажи — все становилось у него поводом для размышлений о том, как устроена культура. Его исследования о литературе — о Бодлере, Кафке, Прусте, Лескове — оказывались неизмеримо шире традиционного литературоведения. Беспокойная натура привела Вальтера Беньямина зимой 1926–1927 года в Москву, встреча с которой сыграла важную роль в его судьбе.
Целый ряд понятий и образов выдающегося немецкого критика XX века В. Беньямина (1892–1940), размышляющего о литературе и истории, политике и эстетике, капитализме и фашизме, проституции и меланхолии, парижских денди и тряпичниках, социалистах и фланерах, восходят к поэтическому и критическому наследию величайшего французского поэта XIX столетия Ш. Бодлера (1821–1867), к тому «критическому героизму» поэта, который приписывал ему критик и который во многих отношениях отличал его собственную критическую позицию.
В коллективной монографии, подготовленной на основе материалов международного симпозиума «Шарль Бодлер&Вальтер Беньямин: Политика&Эстетика», состоявшегося в 2008 году в Пушкинском доме, ученые России, Франции, Сербии, ЮАР прослеживают разнообразные связи, объединяющие автора «Цветов зла» с автором «Passagen-Werk»«.
В соответствии с исследовательскими задачами в монографии выделены четыре части, в которых представлены различные аспекты взаимодействия политического и эстетического в трудах и днях французского поэта и мыслителя и немецкого критика и теоретика культуры: «Политика поэзии», «Политика критики», «Эстетика настоящего», «Политика перевода».
Вальтер Беньямин неоспоримо входит в число главных творцов культуры прошлого столетия, сыгравших важнейшую роль в формировании нового мышления.
«Происхождение немецкой барочной драмы» — классическая работа Беньямина, написанная в 20-е годы XX века и переведенная на многие языки. Немецкий театр — здесь лишь повод для проникновения в суть культуры, обнаружения ее закономерностей и изложения оригинальной философской концепции.
Вальтер Беньямин начал писать «Улицу с односторонним движением» в 1924 году как «книжечку для друзей» (plaquette).
Она вышла в свет в 1928-м в издательстве «Rowohlt» параллельно с важнейшим из законченных трудов Беньямина — «Происхождением немецкой барочной драмы», и посвящена Асе Лацис (1891–1979) — латвийскому режиссеру и актрисе, с которой Беньямин познакомился на Капри в 1924 году. Назначение беньяминовских образов — заставить заговорить вещи, разъяснить сны, увидеть/показать то, в чем автору/читателю прежде было отказано. «Улица с односторонним движением» — это книга обманутых надежд и тревожных ожиданий.
И еще: в этой книге среди детских игрушек, воспоминаний о навсегда ушедшей жизни, старых интерьеров и новых свидетельств тихой мещанской радости можно, присмотревшись, различить давно уже поселившуюся там мощь революции. Ее ритм — это не тяжелая солдатская поступь, а легкая походка возлюбленной, а значит, она уже давно одержала победу в наших сердцах.
«Как известно, жизненный круг, который, вероятно, управлялся по закону подобия в прежние времена, был гораздо обширнее, чем теперь. Это были микро- и макрокосм — назовем только одну из множества формулировок, в которых, таким образом, обнаруживается опыт подобия в ходе истории. Даже в случае современного человека можно утверждать: ситуации, когда он в повседневной жизни воспринимает подобия сознательно, представляют собой крохотную часть из тех бесчисленных моментов, когда подобие определяется бессознательно. Подобия, воспринимаемые осознанно — например, в лицах — по сравнению с бесчисленным множеством воспринимаемых бессознательно или же вообще не воспринимаемых, можно сравнить с маленькой, торчащей из воды верхушкой айсберга, тогда как под водой скрывается огромная ледяная глыба».
В этой небольшой книге собрано практически все, что Вальтер Беньямин написал о Кафке.
У людей, знавших Беньямина, не возникало сомнений, что Кафка — это «его» автор (подобно Прусту или Бодлеру). Занятия Кафкой проходят через всю творческую деятельность мыслителя, и это притяжение вряд ли можно считать случайным.
В литературе уже отмечалось, что Беньямин — по большей части скорее подсознательно — видел в Кафке родственную душу, нащупывая в его произведениях мотивы, близкие ему самому, и прикладывая к творчеству писателя определения, которые в той или иной степени могут быть использованы и при характеристике самого исследователя. Как писала Ханна Арендт, Беньямину «вовсе не обязательно было читать Кафку, чтобы думать, как Кафка».
Вальтер Беньямин — немецкий философ. Во фрагменте «Центральный парк» Беньямин модифицирует свою теорию барочной аллегории, чтобы применить ее к творчеству Ш.Бодлера. Обесценивание, снижение статуса мира явлений, столь типичное для аллегории, находит теперь выражение в товарном производстве, низводящем вещь до товара.
Беньямин вальтер. Книги онлайн
Ва́льтер Бе́ньямин (нем. Walter Benjamin; 15 июля 1892, Берлин — 27 сентября 1940, Портбоу, Испания) — немецкий философ, теоретик культуры, эстетик, литературный критик, эссеист и переводчик, один из самых влиятельных философов культуры XX века. Работы Беньямина лежат в основе современного понимания модернизма.
Вальтер Бенедикт Шёнфлис-Беньямин родился 15 июля 1892 года в Берлине в богатой еврейской семье представителей среднего класса Эмиля Беньямина и Паулины Шёнфлис. Отец занимался торговлей и инвестициями. Кроме Вальтера в семье было два ребёнка: Георг 1895 года рождения и Дора 1901 года рождения.
По материнской линии — в родстве с Генрихом Гейне. В 1917—1930 годах состоял в браке с Дорой Кельнер, с которой развёлся ради Анны Лацис. В декабре—январе 1926—1927 годов, стремясь наладить отношения с Лацис, посетил Москву. Путешествие в СССР было предпринято на авансовые средства, выделенные Мартином Бубером в счёт будущих статей об СССР для журнала Die Kreatur. По словам философа Михаила Рыклина, другой причиной путешествия Беньямина стало банкротство антикварного предприятия его отца: философ отправился в Советский Союз в том числе и в поиске изданий, с которыми он мог бы сотрудничать в качестве корреспондента — что ему не удалось. В Москве Беньямин регулярно ходил в театр, много писал, работал в архивах. Результатом поездки стали четыре статьи, опубликованные в январе 1927 года и эссе «Москва», законченное уже после возвращения из СССР. Будучи в Москве, Беньямин также регулярно вёл дневник, в котором описывал впечатления о советской столице и касался своих мучительных отношений с Анной Лацис и Бернхардом Райхом. «Московский дневник», сохранившийся среди архивных материалов, был впоследствии опубликован.
Будучи евреем, антифашистом и левым радикалом, после прихода к власти нацистов эмигрировал во Францию. После оккупации Франции в 1940 году собирался выехать через Испанию в США, уже эвакуировав туда большую часть архива. Однако на пограничном пункте с Испанией ему было заявлено, что лица, не имеющие визы, должны быть возвращены во Францию. Беньямину было разрешено переночевать в местной гостинице «Hotel de Francia», где он в ночь с 26 на 27 сентября 1940 года покончил жизнь самоубийством, отравившись морфином.
На другой день, под впечатлением от трагедии, испанцы пропустили всю группу (она благополучно добралась до Лиссабона 30 сентября), а через несколько дней вовсе сняли ограничения. Благодаря этому через испанскую границу смогла переправиться и Ханна Арендт, испытавшая большое влияние идей Беньямина, которая и перевезла в США один из вариантов его текста «О понятии истории», обнародованный ею под названием «Тезисы по философии истории».
В Берлине на доме 66 по Принцрегентенштрассе, где Беньямин жил с 1930 по 1933 год, находится мемориальная доска. А недалеко от Курфюрстендамм — площадь Вальтера Беньямина.
Жизни и гибели Беньямина посвящён роман Бруно Арпайи «Ангел истории» (2001), опера Брайана Фернихоу «Тёмное время» (2004) и др.
Испытал сильное влияние марксизма (который своеобразно сочетал с традиционным еврейским мистицизмом и психоанализом), стоял у истоков Франкфуртской школы. Самая известная в России работа — «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»; ему принадлежит ставшая в наше время общераспространённой идея об ауре, которую теряет тиражируемый шедевр. Проводник французской культуры, переводил Марселя Пруста и Шарля Бодлера, которому посвятил ряд работ, где изложены его исторические взгляды. Многие работы (например, предвосхитившая исторический подход второй половины XX века книга «Берлинское детство на рубеже веков») изданы посмертно. Свои взгляды на философию и методологию истории предполагал изложить в работе, посвященной парижским пассажам XIX века, которая осталась незаконченной (наброски и архивные материалы к ней сегодня также изданы). В наиболее концентрированном виде историческая концепция Беньямина изложена в его статье «О понятии истории».
Знаменитая статья «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» (1936) во многом перекликается с работами Дьёрдя Лукача «Теория романа» (1916) и Эрнста Блоха «Дух утопии» (1918).
Ханна Арендт, хорошо знавшая Беньямина, называла его мастером поэтической мысли.
Популярность идеи Беньямина стали приобретать во второй половине XX века. Особая заслуга в этом среди коллег и друзей Беньямина принадлежит Теодору Адорно и Гершому Шолему. Именно они, прежде всего Адорно, стремились комплексно, системно познакомить европейского читателя с работами и идеями мыслителя. Однако Адорно представил, прежде всего, Беньямина-философа, Беньямина-теоретика культуры. Другие стороны творчества Беньямина долгое время были скрыты для исследователей, им не уделялось достаточного внимания.
Адорно не разделял труды Беньямина по значимости и «нужности». Поэтому буквально все обнаруженные — опубликованные и неопубликованные при жизни мыслителя — материалы, имеющие к нему отношение, в том числе записи, заметки, относящиеся к процессу работы над отдельными исследованиями, Адорно постарался собрать в одном месте и в результате этого в университете Франкфурта-на-Майне, где работал философ, возник «архив Беньямина», который он хранил и предоставлял для изучения. Именно материалы этого архива легли в основу Gesammelte Schriften Беньямина, над подготовкой которого Адорно работал в последние годы жизни. Беньямин стал восприниматься как пример идейного сопротивления устоявшимся концепциям общественных наук, включая марксизм, которые ограничивали критический взгляд на события и явления. Показательна история Базисной группы Института Вальтера Беньямина, сформированной на короткое время студентами в конце зимнего семестра 1967/1968 в знак несогласия с традиционной системой преподавания германистики. Интересно, что Теодор Адорно этот молодёжный протест не поддержал. В период с 1972 по 1989 год осуществлялось издание семи томов Gesammelte Schriften. В период с 1995 до 2000 годы было опубликовано шесть томов писем Беньямина известным и неизвестным адресатам в период с 1910 по 1940 год.
Сегодня изучение Беньямина осуществляется на основе материалов Архива Вальтера Беньямина, который находится в Академии искусств в Берлине, куда в 2004 году были переданы материалы «архив Беньямина» из Франкфурта-на-Майне и где к тому времени были сконцентрированы материалы, собранные в ГДР.
По данным современного исследователя, специалиста по Франкфуртской школе Дэвида Кауфманна, с 2005 по 2010 год только на английском было опубликовано более 300 книг и статей, посвящённых Беньямину. Кауфманн пишет:
Всегда было трудно точно определить Беньямина. Марксист-уклонист, еврей-еретик, диссидентствующий социальный теоретик, дух деконструкции — он был столь многим для столь многих. Равным образом сложно дать описание того, что он сделал, отчасти потому, что Америка не производит подобных интеллектуалов. Его основные работы были написаны в Берлине в 1920-е, а затем в Париже в 1930-е годы; Беньямин не был просто книжным обозревателем, хотя хотел быть лучшим в Германии. Он едва ли был журналистом, хотя значительная часть из множества его работ была написана для газет. Он не был философом, но его рассматривают в таком качестве. Если использовать старомодное выражение, Беньямин был литератором. Но даже это не будет справедливым.
Вальтер Беньямин – Франц Кафка
Вальтер Беньямин – Франц Кафка краткое содержание
Перевод: Михаил Рудницкий
Франц Кафка читать онлайн бесплатно
©Михаил Рудницкий, перевод с немецкого, примечания, 2000
©Сергей Ромашко, примечания, 2000
©ООО «Ад Маргинем Пресс», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Франц Кафка К десятой годовщине со дня смерти
Рассказывают, будто Потёмкин страдал тяжелыми, регулярно повторяющимися депрессиями, во время которых никто не смел к нему приблизиться, а доступ в покои князя был строжайшим образом воспрещен. При дворе о княжеском недуге упоминать было не принято, особенно в присутствии императрицы Екатерины, – за малейший намек на эту тему можно было легко угодить в опалу. Между тем одна из депрессий генерал-фельдмаршала продолжалась особенно долго, что повлекло за собой серьезные неурядицы: в канцеляриях накапливались важные указы, исполнения коих, невозможного без потемкинского росчерка, императрица грозно требовала. Государственные мужи пребывали в смятении. Об эту пору игрою случая и занесло мелкого, невзрачного асессора Шувалкина в приемную потемкинского дворца, где, по своему обыкновению, толпились, сетуя на жизнь и причитая, государственные сановники. «Что стряслось, Ваши сиятельства? Не могу ли чем быть полезен?» – поинтересовался услужливый Шувалкин. Ему объяснили, в чем дело, не без насмешки дав понять, что в услугах его, к сожалению, не нуждаются. «Если дело только за этим, – ответствовал Шувалкин, – то предоставьте, господа, ваши бумаги мне, я даже прошу вас об этом». Государственные мужи, которым терять уже все равно было нечего, поддались на его уговоры, и вот Шувалкин с кипой бумаг под мышкой двинулся по нескончаемым галереям и переходам в княжескую опочивальню. Без стука, даже не помешкав у двери, он надавил на ручку. Дверь оказалась не заперта. Внутри, в засаленном халате, почти неразличимый в полутьме, сидел на своем ложе Потёмкин и грыз ногти. Шувалкин направился прямо к письменному столу, обмакнул перо и, ни слова не говоря, протянул князю вместе с первым указом. Глянув на непрошеного гостя совершенно пустыми глазами, Потёмкин поставил подпись, потом вторую – и так до конца. Выхватив последнюю бумагу, Шувалкин, все так же бесцеремонно и безмолвно, с папкой под мышкой покинул княжескую опочивальню. Победно размахивая подписанными бумагами, вышел он в приемную. Навстречу ему гурьбой кинулись государственные сановники, расхватывая у него из рук каждый свои бумаги. Не веря себе, склонялись они над вельможной подписью… и замирали. Никто не произнес ни слова, наступило всеобщее оцепенение. Тогда Шувалкин вновь приблизился к господам, дабы неосмотрительно поинтересоваться, отчего это они пребывают в таком изумлении. Взгляд его скользнул по бумагам. На всех до единого указах высочайшей рукой было выведено: Шувалкин, Шувалкин, Шувалкин… [1]
История эта – как герольд, предвосхитивший творения Кафки за двести лет до их создания. Непостижимая загадка, в ней сокрытая, – типично кафковская. Да и весь этот мир канцелярий и приемных, мир полутемных покоев, затхлых и обшарпанных комнат, – это кафковский мир. Неосмотрительный Шувалкин, относящийся ко всему с такой легкостью и в итоге вечно остающийся на бобах, – это кафковский персонаж К. Потёмкин же, полусонный и опустившийся, дремлющий где-то в глубине дворцовых покоев, куда никому нет доступа, – это пращур тех властителей, что обитают у Кафки в обличье судей где-то на чердаках или секретарствуют в замке и которые всегда, сколь бы высоко они ни находились, остаются существами опустившимися, вернее даже – опущенными, чтобы тем неотвратимей выказывать свое могущество на самых ничтожных и пропащих людишках – на распоследних привратниках и дряхлых от старости стряпчих. Только с чего это они так утомились, что беспрерывно дремлют? Можно подумать, будто они наследники атлантов и держат земной шар на своих загривках. Может, из-за этого головы у них опущены «так низко на грудь, что глаз почти не видно» [2] – как у кастеляна замка на портрете или как у Кламма, когда тот пребывает наедине с собой. Но нет, вовсе не земной шар они держат – просто самые обыденные вещи тоже имеют свою тяжесть и способны согнуть человека в три погибели: «Изнеможение как у гладиатора после боя, а всех дел было – побелить угол в канцелярской приемной» [3] – Дьердь Лукач как-то заметил: в наши дни, чтобы сработать приличный стол, надо иметь архитектурный гений, как у Микеланджело [4] . Но то, что для Лукача исторические эпохи, для Кафки – вечность. Человек, занятый у него побелкой, должен одолевать вечность. И так во всем, даже в самом невзрачном жесте. Персонажи Кафки то и дело по самым разным и несуразным поводам хлопают в ладоши. И лишь однажды, как бы невзначай, автор обмолвился, что ладоши эти «на самом деле – как паровые молоты» [5] .
Мы созерцаем этих властителей в медленном, но неостановимом движении – либо вверх, либо вниз. Однако нигде они не бывают ужасней, чем когда вздымаются из бездн глубочайшего запустения – из отцовства, от праотцев. Вот сын успокаивает своего слабоумного, дряхлого отца, которого он только что уложил в постель: «„Успокойся же, ты хорошо укрыт“. – „Нет! – заорал отец так, что ответ сшибся с вопросом, и, отбросив одеяло с такой силой, что на миг оно развернулось в полете мантией, во весь рост встал на кровати. Лишь одной рукой он слегка держался за лампу. – Ты хотел укрыть меня, отродьице мое, но учти – я еще далеко не накрылся. Пусть это во мне и последние силушки, но на тебя их хватит, хватит с лихвой. По счастью, отцы видят сыновей насквозь, этому учить не надо…“ – Он стоял свободно, уверенно, дрыгая то одной ногой, то другой. Он весь светился от осознания истины… – „Теперь ты знаешь, на свете есть кое-что и помимо тебя, прежде-то ты только себя знал! Ты был, попросту говоря, невинным младенцем, но говоря еще проще – ты был дьявольское отродье!“» [6] Отец, сбрасывающий с себя тяжкое одеяло, вместе с ним как бы сбрасывает и гнёт мироздания. Ему надо привести в движение столетия, чтобы оживить – со всеми вытекающими отсюда последствиями – древние отношения отца и сына. Только какие из этого вытекают последствия! Он приговаривает сына к убиению водой. Отец выступает здесь в роли карающей десницы. Вина облекает его так же, как и судейских чиновников. Очень многое указывает на то, что мир чиновников и мир отцов для Кафки – одно и то же. И это сходство – вовсе не к чести чиновников. Тупость, низость, грязь – вот и все их доблести. Мундир отца сплошь заляпан пятнами, да и его исподнее отнюдь не отличается чистотой. Грязь – родная стихия для чиновничества. «Она не могла взять в толк, зачем вообще ведется прием посетителей. „А чтобы было кому парадную лестницу пачкать“, – ответил ей, возможно, просто со зла, один из чиновников, но почему-то именно это объяснение казалось ей особенно убедительным» [7] . Нечистоплотность до такой степени неотторжима от чиновников, что сами они начинают казаться какими-то гигантскими паразитами. Не в экономическом смысле, конечно, а в плане бесполезного расхода сил разума и человечности, за счет которых эта шатия влачит свое существование. Но точно так же во всех странных семействах у Кафки и отец влачит свое существование за счет сына, навалившись на него чудовищным трутнем. Пожирая не только все его силы, но и само его право на существование. Мало того: отец, воплощающий собой кару, оказывается еще и обвинителем. И грех, в котором он сына обвиняет, похоже, нечто вроде первородного греха. Ибо к кому еще в такой же мере приложимо определение этого греха, данное Кафкой, как не к сыну: «Первородный грех, эта древнейшая несправедливость, совершенная человеком, в том и состоит, что человек не перестает сетовать на случившуюся с ним несправедливость, на совершенный над ним первородный грех» [8] . Но кто же еще может упрекать кого-то в первородном грехе, – в грехе порождения себе наследника, – как не сын отца? Из чего с очевидностью вытекает, что настоящий грешник – именно сын. При этом, однако, из постулата Кафки ни в коей мере нельзя заключить, что обвинение греховно, поскольку оно не соответствует истине. У Кафки нигде не написано, что оно несправедливо или незаслуженно. Это процесс, находящийся в непрерывном производстве, и никакое дело не может предстать в худшем свете, чем то, в котором отец прибегает к солидарной помощи чиновной шатии, засевшей в этих судейских канцеляриях, притом, что безграничная продажность еще совсем не худшее их качество. Ибо натура их так уж устроена, что продажность – это последний проблеск надежды в их минах, на который еще может рассчитывать попранное ими человеческое существо. Ибо в судах, конечно, есть своды законов. Только увидеть их нельзя, «… такое уж это, должно быть, правосудие, что приговаривают тебя не только без вины, но и в неведении», – начинает догадываться К. [9] Законы и писаные нормы остаются в этом по сути первобытном мире неписаными законами. Человек может преступить их просто по неведению и тем навлечь на себя кару. Однако, сколь бы злополучно ни настигала кара не ведающего за собой никакой вины человека, наступление ее с точки зрения права есть вовсе не случайность, а судьба, предстающая здесь во всей своей двойственности. Уже Герман Коген в одной из своих беглых заметок, характеризующих это древнее представление о судьбе, называл этот момент «прозрением, становящимся неотвратимым», так что кажется, «что привычный ход событий и общий миропорядок сами содержат в себе причину, в силу которой происходит грехопадение» [10] . Так же обстоят дела и с правосудием, открывающим против К. свое судопроизводство. Оно, это судопроизводство, уводит нас в правремена, в эпоху задолго до законов двенадцати таблиц, которые были одной из первых побед писаного права над первобытным укладом. Ибо здесь писаное право хотя и существует в сводах законов, но существует скрытно, негласно, благодаря чему первобытность, опираясь на такие законы, тем безнаказанней может творить свой безграничный произвол. Вообще, порядки во власти и порядки в семье соприкасаются у Кафки подчас самым прихотливым образом. В деревне, у подножия замковой горы, среди жителей ходит поговорка, которая многое на этот счет поясняет. «„У нас присловье такое есть – может, ты тоже его уже слышал: решения властей пугливы, как молоденькие девушки“. „Интересная мысль, – отозвался К., – очень даже интересная, похоже, между решениями властей и девушками вообще много общего“» [11] . Самая примечательная из этих особенностей – стремление льнуть к чему и кому угодно, как это делают все пугливые девушки, что встречаются К. в «Процессе» и «Замке», отдавая себя на потребу разврату что в лоне семьи, что в постели. Они попадаются ему на каждом шагу; остальное столь же просто, как покорение трактирной подавальщицы: «Они обнялись, маленькое тело горело у К. в руках; в жарком беспамятстве, из которого К. все время, но тщетно пытался вынырнуть, они прокатились по полу, глухо стукнулись о двери Кламма, пока не затихли прямо на полу, среди пивных лужиц и прочего сора. Так прошли часы,… и все это время К. не покидало чувство, что он заблудился или даже вообще забрел куда-то на чужбину, в такую даль, куда до него не добирался ни один человек, – на такую чужбину, где даже в воздухе не осталось ни частицы родины, где впору задохнуться от чуждости, но все равно ничего нельзя поделать против ее вздорных соблазнов, кроме как только идти и идти вперед, пропадая все безоглядней» [12] . Об этой чужбине мы еще поговорим. Примечательно, однако, что эти женщины-потаскушки никогда не бывают красивыми. В мире Кафки красота скорее обнаруживается в совершенно неожиданных, потаенных местах – например, в лицах обвиняемых. «„Конечно, это удивительный, в известном смысле даже естественнонаучный феномен… И не вина делает их столь красивыми… и не предчувствие справедливого наказания… значит, причина в начатом против них деле, это оно их так преображает“» [13] .
Источники:
http://www.koob.ru/benjamin_w/
http://www.litmir.me/a/?id=95184
http://nice-books.ru/books/dokumentalnye-knigi/biografii-i-memuary/49995-valter-benyamin-franc-kafka.html
Загрузка...
